– Исповедовала… Но сейчас мне нужно думать о будущем и все планировать заранее.
– Конечно, нужно. Кто бы спорил. Должен сказать, материнство уже изменило тебя, и изменило существенно.
Ночью, лежа в кровати, я еще раз обдумала наш разговор с братом. Разумеется, Том прав. Ведь мне сейчас надо думать не столько о себе самой, сколько о том, как и что будет лучше для маленького. В Норвегии мне пока хорошо. Здесь я чувствую себя в полной безопасности, мне тут комфортно и уютно. Мало-помалу я уже начинаю влюбляться в эту страну. А с учетом того, что сама я была лишена корней и ничего не знала о своем истинном происхождении, важно, чтобы подобная история не повторилась и с моим будущим ребенком. Он должен уже с момента своего появления на свет четко представлять себе, кто он и откуда. А вместе с Томом мы сможем обеспечить ему нормальную, полноценную семью.
На следующее утро я сообщила Тому, что в принципе я согласна. Решено! Я остаюсь в Бергене и буду рожать здесь.
– А еще, – поделилась я с братом своими дальнейшими планами, – надо подумать, как переправить яхту Тео сюда, к берегам Норвегии. Даже если у меня не хватит больше духу снова ступить на борт, все равно будет здорово, если твой племянник или племянница смогут наслаждаться красотами норвежских фьордов, путешествуя летом на яхте.
– Великолепная мысль! – восхитился Том. – Хотя, Алли, думаю, что тебе тоже придется путешествовать вместе с детьми. Хотя бы ради их безопасности. Словом, в какой-то момент ты будешь вынуждена снова вернуться на воду.
– Посмотрим, – уклончиво ответила я. – Но в обозримом будущем это точно не случится. Другое дело, что меня уже сейчас волнует, чем я стану заниматься после того, как мне надоест играть в дизайнера интерьеров, и после того, как я рожу, – задумчиво обронила я, выкладывая на блюдо блины к завтраку. Том обожает блины.
– Вот-вот, и я о том же! Словом, ты, Алли, уже вовсю планируешь собственное будущее. А еще спорила со мной…
– Заткнись, Том, ладно? В конце концов, вспомни, перед тобой сидит женщина, которая всю свою сознательную жизнь боролась с опасностями, подстерегавшими ее каждый день. Каждый божий день новые вызовы…
– А что, переезд в другую страну и рождение ребенка – это, по-твоему, не вызов?
– Конечно, вызов. Но не такой… И потом, предположим, я рожу и все пройдет благополучно, но надо же мне будет чем-то заниматься дальше.
– Могу поспособствовать, – небрежно бросил Том.
– Что ты имеешь в виду?
– То и имею, что у нас в оркестре всегда найдется место для такой талантливой флейтистки, как ты. Более того, у меня даже имеется для тебя вполне конкретное предложение.
– Правда? И что же ты хочешь предложить мне?
– О концерте в честь Эдварда Грига ты уже наслышана. В программу вечера включено и исполнение «Героического концерта» Пипа. Скорее всего, с этим у нас ничего не получится. А вот в первом отделении должна прозвучать сюита Грига «Пер Гюнт». И я тут подумал, как было бы здорово, если бы кто-нибудь из потомков Йенса Халворсена сыграл вступление к сюите, знаменитое «Утреннее настроение». К слову, я уже озвучил эту идею Дэвиду Стюарту, и она ему очень даже понравилась. Что скажешь?
– Ты уже успел переговорить с ним за моей спиной?
– А что тут такого, Алли? Все ведь так очевидно. Идея, можно сказать, витала в воздухе. И потом…
– То есть ты полагаешь, что, даже если я скверно сыграю, моя принадлежность к роду Халворсенов спасет ситуацию и концерт все равно пройдет успешно, да? – поспешила я закончить вместо брата начатую им мысль.
– Ну зачем же намеренно сгущать краски? Стюарт слышал твою игру, когда вы выступали вместе с Вильемом в театре Логен. Вспомни сама! Я лишь пытаюсь донести до тебя, что трудно даже предсказать, чем закончится твое участие в этом концерте. Во всяком случае, абсолютно уверен в одном. Если ты все же изъявишь желание осесть в наших краях навсегда, то проблем с трудоустройством у тебя точно не будет.
Я прищурилась и вперила взгляд в брата.
– Но ты ведь все это проработал заранее. Я права?
– Права. И я не вижу в этом ничего дурного. На моем месте ты поступила бы точно так же.
* * *
Ровно через три недели после того, как я вручила ноты «Героического концерта» Феликсу, я не без некоторого внутреннего трепета постучала в двери его дома. Ответа не последовало. Я тут же предположила худшее. Наверняка все еще дрыхнет после очередной попойки, несмотря на то что уже полдень.
Наконец на пороге возникла фигура Феликса. При одном взгляде на него у меня сразу же упало сердце. Глаза мутные, облачен в какую-то майку и шорты, смахивающие на боксерские трусы.
– Привет, Алли. Входи.
– Спасибо.
В комнате отчаянно пахло перегаром и табаком. Моя нервозность еще больше возросла при виде целой батареи пустых бутылок из-под виски, выстроившихся наподобие кеглей в ряд на журнальном столике.
– Прости за беспорядок. Присаживайся, – пригласил меня Феликс, собирая с дивана в охапку старое застиранное одеяло и подушку. – Все последние недели я спал там, где повалюсь.
Я неопределенно хмыкнула в ответ.
– Выпить хочешь?
– Нет, спасибо. Надеюсь, ты помнишь, зачем я приехала к тебе?
– Смутно, – пожал плечами Феликс и взъерошил ладонью свои редеющие волосы. – По-моему, что-то, связанное с концертом, да?
– Да, правильно. И что скажешь? – нетерпеливо спросила я, сгорая от любопытства. Так все же он справился с брошенным ему вызовом или нет?
– Все в порядке… Вот только куда я его засунул?
Вся комната была завалена грудами нот. Некоторые нотные листы были скручены в шарики и валялись на тех же самых местах, где я их видела три недели тому назад. Только стали еще более пыльными и обросли паутиной, собранной в тех углах, куда их зашвырнули. Я с нарастающей тревогой наблюдала за тем, как Феликс мечется по комнате в поисках партитуры. Лихорадочно переставляет книги на полках, заглядывает в переполненные всяким хламом ящики стола и бюро. Наконец он даже просунул голову за спинку дивана, на который я присела.
– Я же куда-то ее припрятал… на всякий случай… чтобы никто не украл, – пробормотал он, опускаясь на колени, чтобы обозреть пространство под роялем. – Ага! – торжествующе воскликнул он, приподняв крышку великолепного концертного рояля марки «Блютнер». – Вот же она! – Он нырнул внутрь и извлек из рояля огромную стопку нотных листов. Схватил ноты и швырнул их мне на колени, которые тут же согнулись под тяжестью бумаги. – Как видишь, все сделано.
Я глянула на ноты. Вот отдельно сложенные в пластиковый файл ноты фортепьянной партии. Затем партия флейты, следом партии скрипок и тимпана, как он когда-то и рассказывал мне, мысленно представляя всю оркестровку концерта. Я переворачивала папку за папкой, вполне осознавая, что вижу перед собой безупречно выполненную работу по оркестровке всего произведения. Когда я наконец добралась до духовых и медных, то уже сбилась со счета, для какого же количества инструментов были прописаны партии. Я оторвала взгляд от нот и глянула на Феликса с нескрываемым восхищением, все еще отказываясь поверить в то, что человек может успеть так много за столь короткий срок, но он лишь самодовольно усмехнулся в ответ.
