Ночью человек в квартире совершенно один. Для пущей безопасности он закрывается на замысловатые всевозможные замки. Он включает сигнализацию и облегченно вздыхает, уверенный в своей недоступности. Ложится в кровать и закрывает глаза, наслаждаясь приближением безмятежного сна, убежденный в том, что, как всегда, через шесть часов наступит рассвет…
Но утро… Утро обойдет его стороной. Жизнь отнята, оборвана моей силой воли, всепоглощающим желанием мести.
Я незаметно проникну в ваш мозг. Заключу мысли в непроницаемо стальной обруч. Перенесу вашу духовную сущность в потусторонний мир, превращу в физический объект и безжалостно уничтожу самым отвратительным способом. И все, что я сотворю с эфирной оболочкой, в точности отразится на вашем физическом теле. Отрублю голову, сожгу, утоплю, задушу, и человек, не просыпаясь, умрет. Истекая кровью из появившихся из ниоткуда колотых ран, глубоких порезов, страшных ожогов.
Ты был и тебя – больше нет! Ты прошлое – всего лишь улыбающаяся фотография в черной рамке на надгробной плите.
И это с тобой сделал я – наделенный черной властью урод, способный извлечь из сна сумрачную действительность Ада, сотворить из короткого забвения бесконечную холодную ночь, соизмеримую дороге в тленную вечность и наполненную всевозможными способами умерщвления, которые по желанию ты сможешь выбрать для себя сам.
Я – тот, кто из твоих радужных воспоминаний конструирует преддверие смерти.
Я – твое начало и завершение сна, после которого никогда не наступит пробуждение.
Глава 1
Мрачный, некогда белый подвесной потолок, сейчас почерневший от сигаретного дыма и с заплесневевшими углами, которые облепили обвислые пряди паутины, угрожающе навис над несчастным мальчиком, еще сильнее усугубляя его и без того отчаянное состояние. Сквозь слезы он видел искажающуюся в серых тонах давящую массу, готовую заживо похоронить его под обломками одиночества. Он был живое воплощение потустороннего создания. Страшный урод, находящий понимание в сердцах подобных себе людей. Но даже здесь его ожидало горькое разочарование: ему не разрешали подыскать себе родственную душу. Всему виной была родная семья, не воспринимавшая его как личность и безжалостно взявшая его в домашний плен, сделав в прямом смысле рабом. Он не только ежедневно убирал дом – пылесосил ковры, мыл полы, стирал, – но и готовил, гладил, шил. А когда родители уходили на работу, становился объектом нападок со стороны старшей сестры и ее ухажеров. Они… Что только они с ним не вытворяли!
Том от стыда горько разрыдался, вытирая дрожащими руками крупные капли отчаяния, заливавшие лицо.
Он просто устал. Страшно устал от одиночества, презрения, насилия. Устал от несправедливости. Он никому и никогда ни на кого не жаловался, а свою боль глубоко прятал в судорожно бьющемся сердце, принимая происходящее как должное. Да и у кого искать сострадания, если в кругу семьи он вызывал лишь раздражение и злость.
Понимание для него стало чем-то нереальным. Обида – спутником жизни. Слезы – друзьями.
Но всему когда-то наступает предел.
Чаша терпения лопнула. Он живой человек, а не бездушная игрушка, которая молча сносит любые издевательства.
Он обреченно склонился над умывальником и подавленно достал из бритвенной коробки отца остро отточенное лезвие. Нервно разорвал бумажную упаковку и с тоской посмотрел на тонкую смертоносную грань метала, которой сейчас распахнет кованые Вечностью умиротворенные ворота, скрывающие надежное единственное убежище от мирской злобы в радушных объятиях забвения.
Слезы самопроизвольно навернулись на глазах. Он не хотел плакать, но горечь обиды судорожно сжимала горло. Запрокидывая голову, он сглотнул горький комок, вставший поперек горла. И тоскливо воззрился на занесенную в порыве презрения к собственной жизни руку, крепко сжимающую «частицу смерти».
– Все! Хватит! Нажился! – выдавил он через стон. – Я не хочу больше существовать как бездомная собака, всеми презираемая и гонимая! Нет больше сил сносить ваши ежедневные издевательства, выдавливая улыбку, будто это мне нравится! Прощайте все!! Я перестану быть для вас обузой! Меня вы больше не увидите!! Живите, как хотите! Но только без меня!!
Том крепко зажмурился, отчаянно размахнулся и безвольно опустил руку… Замедленное плавное падение, но чувство самосохранения взяло верх, сознание самопроизвольно остановило стремительное приближение смерти.
– Даже умереть с достоинством не могу! – плача, с тоской теребя пальцами тонкое лезвие, с презрением к себе простонал Том. – Но я должен вскрыть вены, если решил идти до конца. Так жить дальше нельзя!
Он крепко сжал кулак и отсутствующим взглядом уставился на пульсирующую вену. Безумный порыв – и холодная сталь, легко касаясь, прошлась по коже, оставляя за собой кровоточащую линию. Но рука вновь дрогнула, и порез получился неглубоким, поверхностным.
Сознание решительно отказывалось собственноручно вознести тело на лавры смерти.
– Не могу, – выдохнул Том, сквозь слезы наблюдая за выступающими на порезе капельками крови. – Я слишком слаб для самоубийства! И так же слаб для жизни!
Он с раздражением отбросил никчемное лезвие и горько разрыдался, уткнув заплаканное лицо в ладони.
– Эй, бестолочь, избавь помещение от своего присутствия, – раздался за дверью рассерженный голос отца. – В унитаз, что ли, провалился? Или веревку проглотил? Выходи немедленно, мне нужно в туалет.
– Сейчас, – испуганно откликнулся Том, поспешно вытирая слезы и надавливая на педаль унитаза. Раздался шум падающей воды.
– Все! Я уже выхожу.
Он быстро открыл дверь и при виде отца виновато изобразил на лице подобие улыбки.
Глаза мужчины гневно сверкнули, и он с ненавистью произнес:
– Да, несомненно, твое истинное место здесь, на унитазе! Вы с ним одного поля ягода! И на внешность братья-близнецы! – и со всей силы дал сыну увесистый подзатыльник.
От резкой боли Том на секунду лишился дыхания и испытал настоящий болевой шок. Перед глазами закружил рой разноцветных звездочек. Он испуганно захлопал ресницами, не понимая причину внезапного раздражения отца.
– Ты еще не убрался! – яростно прошипел Поль, багровый от гнева. – Вон отсюда, тварь!
И вдогонку пнул убегающего мальчика, попав по ноге. Том жалостно взвизгнул. Мужчина радостно потер ладони, довольный тем, что слегка проучил ненавистного отпрыска, в очередной раз напомнив, кто в доме хозяин.
Том, беззвучно подвывая, устремился в свою комнату, потирая на ходу ушибленное бедро. И не останавливаясь, выработанным навыком, проворно нырнул под низкую спинку деревянной кровати. Как ящерица, извиваясь всем телом, по-пластунски отполз в самый дальний угол и испуганно притаился, чутко прислушиваясь, не пошел ли за ним следом отец.
– Пронесло! – обиженно выдохнул он и немного расслабился.
