Я никогда не делала специальных вокальных упражнений для подготовки к выступлению, хотя знаю, что некоторые исполнители думают, что это помогает: помню, что Мик что-то пел и делал какие-то движения прежде, чем выйти на сцену. Меня никогда не учили так делать, когда я стала певицей, и я привыкла работать без разогрева. Я объясняю наличие у меня сильного голоса тем, что во времена моего детства не было телефонов. И нам приходилось перекрикиваться с родственниками, которые жили через дорогу. Вот так я научилась быть громкой, чтобы заставить всех себя услышать!
Находясь в гримерке, я всегда начинала свое преображение с одних и тех же вещей. Сначала я садилась перед зеркалом и начинала накладывать макияж. Я предпочитала делать это сама, потому что профессиональные визажисты могут сделать мой вид чересчур совершенным или, если они непрофессионалы, могут сделать из меня клоуна. Я накладывала косметику медленно и в небольших количествах, никогда не использовала слишком много. Этому я научилась еще во времена «Тины и Айка», когда приходилось наряжаться и краситься прямо в автобусе или в кладовке. Мне нравилось наносить косметику тонким слоем. В завершение образа я красила губы ярко-красной помадой – это действительно то, что нужно на сцене. Затем я надевала парик, прицепляя его при помощи невидимок к своей голове – так плотно, чтобы он не мог сползти или, не дай бог, свалиться с моей головы.
Помню, как однажды, когда я была с Айком, какая-то журналистка обратилась к нам, чтобы спросить, может ли она побыть айкеткой одну ночь. Она писала статью, в которой рассуждала, что понадобится всего лишь несколько дней, чтобы овладеть всеми движениями и навыками – научиться танцевать, петь, надевать парик, платье и туфли, после чего вы готовы к выходу на сцену. Не думаю, что она на самом деле понимала, сколько для этого нужно подготовки и как мы усердно работали. К тому же нужно иметь талант к этому. Проблема была не в том, что она белая (у нас и раньше были белые айкетки), и даже не в том, что у нее было такое отношение к нашему делу (мои танцоры быстро разочаровались в ней). Самой большой проблемой было то, что ни одна мышца в ее теле не была способна танцевать! Когда выступление началось, она продержалась около тридцати секунд, после чего ее парик начал сползать с головы, она споткнулась о собственные ноги и оказалась на полу в позе Эла Джолсона во время исполнения песни «Mammy». Было немного неловко. От Айка она получила обесценивающий взгляд. А слова, которые последовали за этим, лучше не повторять. Тогда мы видели ее в последний раз.
В моей подготовке к выступлению не оставалось места для съехавшего парика или проблем с одеждой. Я постоянно спрашивала себя: как я выгляжу? Все ли в порядке с волосами? Все ли на месте? Я должна была проверить, не выпрыгивают ли мои буфера и не слишком ли они трясутся. Затем подумать о нижней части тела. А что, если платье задерется (или Мик Джаггер стянет с меня юбку)?
Сексуальный образ на сцене никогда не был моей первоочередной целью, и я не волновалась по поводу того, как парни отреагируют на мой внешний вид. Я всегда играла на женскую часть публики, потому что если девочки на вашей стороне, то и мальчики будут за вас. Мне хотелось нравиться женщинам, поэтому на сцене я старалась убедить их, что просто веселюсь, а не пытаюсь увести их мужчин.
Выбирая костюмы, большинство из которых люди считают сексуальными, я на самом деле отдавала дань практичности. Не так уж и часто я надевала ажурные колготки в сравнении с другими колготками. А в коротких платьях было гораздо удобнее танцевать, потому что в них мои ноги оставались свободными. На кожаной одежде не видно пота и загрязнений. К тому же она не мнется. Вот вам и вся сексуальность.
В конце проверки своего внешнего вида по всем пунктам я смотрела на себя в зеркало в последний раз перед выходом на сцену. Если все было сделано правильно, женщина, которая вошла в гримерку, исчезала и вместо нее появлялась Тина Тернер. Вот я и готова к выступлению.
Я всегда держу под руку своего телохранителя, проделывая путь до сцены. Может, вы сочтете меня суеверной, но я не хочу подвернуть ногу или навернуться до начала самого представления. Атмосфера за кулисами обычно была праздничной. Мы были как одна большая семья. Музыканты играли на своих инструментах, при этом что-то настраивая и пританцовывая, поднимая себе настроение. Я редко присоединялась к ним, за исключением случаев, когда они исполняли песню, которая мне действительно нравилась. Танцоры обычно держались за руки и вместе читали молитву, а я нежно похлопывала их по спине и проходила мимо них к сцене. Я медитировала ежедневно, поэтому не чувствовала, что мне нужно делать что-то еще прямо перед выступлением. Для меня такие моменты были своего рода затишьем перед бурей. Я стояла на своем месте на подиуме и ждала. Как только я слышала вступительную музыку и оказывалась в свете софитов, я включалась и начинала улыбаться людям.
Да, это игра, но в хорошем смысле этого слова. На сцене приходится быть кем-то бо́льшим. Не стоит быть таким, какой ты в повседневной жизни. Когда я выступала, я верила, что каждая песня – это своего рода рассказ, который я старалась передать голосом и движениями. Моя публика хотела зрелищ, и мы давали ей это. Когда начинаешь, то сразу и не поймешь, кто они такие, насколько они активны, но хочется произвести на них впечатление. Если зрители оставались спокойными и не двигались, тогда нам приходилось приниматься за работу вместе (мне, девочкам и оркестру), чтобы вовлечь их и показать, как нужно веселиться. Украдкой я подавала девочкам знак, что перед нами сейчас как раз такие зрители, и мы действительно принимались за работу.
Помню, как однажды я остановилась и сказала: «Привет всем! Здесь что-то тихо…» И затем я начала выступление. В мгновение ока все были на ногах, вовлеченные в представление. Некоторые зрители приходят на концерт с мыслью «сейчас мы сами все увидим». Они приходят и думают: «Такое ли на самом деле это выступление, как о нем говорят?». Тогда приходится искать совсем иной подход, чтобы зажечь такую публику. Но, в конце концов, мы всегда одерживали над ней верх. Я хотела, чтобы они получили от этого шоу максимальное удовольствие. Я была не согласна на меньшее. Самым большим удовольствием было наслаждаться присутствием этих людей, которые получают заряд энергии от меня. Толпа мотивировала меня, заставляла танцевать еще лучше. Порой я махала им рукой, и, если они делали то же самое в ответ, я понимала, что их внимание приковано ко мне.
У меня сложились особые отношения с моими танцорами. Иногда я смотрела на их милые лица и в этот момент сравнивала их с букетом прекрасных цветов. Но они никогда не были просто украшением. Мы вместе проделывали большую работу на сцене, и каждое движение было просчитано. Бо́льшую часть времени танцоры перемещались по сцене, а я была сконцентрирована на вокале. Если я прекращала петь и звучала одна инструментальная музыка, танцоры подходили ко мне и я танцевала вместе с ними. Движения казались незамысловатыми, но на самом деле они были тщательно продуманы. Девочки настолько привыкли следовать за мной, что однажды на выступлении я упала на середине песни и они сделали то же самое: повалились на пол! Они подумали, что это была часть танца, часть моей импровизации.
