– Самуэль, – строго перебиваю я.
– Там деньги, – продолжает он, не слушая. – Можешь взять мне пару пачек сотенных купюр?
– Самуэль! Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Деньги? В сумке в лесу? Сотенные купюры? Откуда у тебя эти деньги? От продажи наркотиков? Только через мой труп! Ты должен обратиться в полицию. Это единственный выход. Если ты совершил что-то незаконное, ты должен признаться и понести кару.
– Черта с два я пойду в полицию, – бормочет он.
– Но Самуэль, зачем ты так? Человек должен отвечать за свои поступки.
– Все не так просто, как ты думаешь.
– Просто? Ты шутишь? Кто сказал, что жизнь должна быть простой? И с чего ты решил, что простой путь – правильный?
– Мама, послушай…
– Нет, я уже все знаю. Я не собираюсь сидеть и смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь. И мою. Я пойду в полицию и попрошу помощи. Вот что я сделаю.
– Послушай, если я покажусь в Стокгольме, мне крышка. Ты это понимаешь? Меня убьют. По-настоящему. И ты будешь виновата.
– Но, Самуэль! Как ты можешь так говорить?! После всего, что я для тебя сделала…
– Могу, потому что это правда! – кричит он в трубку. – Игорь меня найдет и убьет. Ты сама его видела. Видела, что он за тип? Он чудовище. Настоящий монстр. Он прибьет меня и глазом не моргнув.
Я закрываю глаза.
Почему он все время попадает в такие неприятности? Что с ним не так?
– Ты мог бы одолжить у меня, – говорю я, пытаясь сохранить спокойствие. – Но, к сожалению, у меня нет денег. Пришлось оплатить счета отца. И теперь не знаю, протяну ли до конца месяца.
– Забери деньги! – кричит он. – Они там все равно сгниют.
Я бросаю взгляд на дом для собраний.
– Сегодня я все равно не могу. Мы идем в поход с детьми.
– В поход? Ты серьезно? Будешь там сидеть, жарить сосиски и читать Библию с маленькими дебилами, пока Игорь меня дубасит? Серьезно?
Я слышу в голосе Самуэля слезы, но не могу понять, говорит ли он правду или преувеличивает.
Он всегда драматизирует.
Но он мой ребенок, мое всё. Кроме него и отца у меня никого нет.
– Помоги мне, мама, – шепчет Самуэль. – Ты должна мне помочь.
– Я… Я…
Рука ложится мне на плечо. Я оборачиваюсь с прижатым к уху мобильным.
– Я перезвоню, – говорю я и отключаюсь.
Карл-Юхан с тревогой смотрит на меня.
– Прости, что я подслушал, но, Пернилла, не делай того, о чем потом пожалеешь. Ты же помнишь, что ты обещала?
Я киваю и поднимаю рюкзак.
– Ты не будешь ему звонить? – спрашивает он.
Я послушно качаю головой. Как овца.
– Вот и хорошо, – говорит он.
В руках у него небольшой рюкзак.
– Где твоя палатка? – спрашиваю я.
– Сломалась. Думаю, лучше я заночую в твоей.
Я вся холодею.
– Нет. Это невозможно.
Пастор фыркает:
– Не глупи.
Хватает меня за руку и тащит к дому для собраний.
– Пошли. Пора ехать!
В этот момент что-то внутри меня ломается.
Я вспоминаю, сколько лет я была послушной, как сначала подчинялась отцу, а потом общине.
Точнее, Карлу-Юхану, мужчине, который сейчас тянет меня за руку, как непослушного ребенка. Мужчине, который считает, что женщина не должна оставаться без мужского внимания, и который хочет переспать со мной, забыв про жену и церковь.
Меня тошнит. Тошнит от вечной покорности.
Какую пользу принесла мне эта покорность?
Никакую. Абсолютно никакую.
А ложь?
Перед глазами встают исхудалое тело отца и пожелтевшие письма матери. И Исаак, который так хотел общаться со своим сыном и которому пришлось довольствоваться парой часов в год.
Вся эта ложь.
Все эти годы мы отказывались от близости, в которой так нуждались.
Я не двигаюсь с места, и Карл-Юхан удивленно оборачивается. Дети тоже бросили игру и смотрят на нас во все глаза.
– Пошли. – Он больно дергает меня за руку.
Но я не двигаюсь с места.
– Ты выставляешь нас на посмешище, – шипит он.
Я вижу в его глазах смесь злобы и раздражения, а еще самый настоящий страх: моя новообретенная сила пугает его.
Это придает мне сил.
– Пошли, – продолжает он настаивать, то и дело бросая взгляды на прихожан.
Я вырываю руку и делаю шаг назад. Стаскиваю рюкзак.
– Черта с два!
Манфред
Афсанех тянется через подушку, чтобы показать мне свой мобильный:
– Смотри!
Со снимка улыбается моя старшая дочь Альба. Ветер трепет русые волосы, в руке у нее бокал вина.
– Я тоже хочу получать эти снимки!
– Тогда скачай «Инстаграм», – закатывает глаза Афсанех.
– Это как?
– Боже…
Афсанех хватает мой мобильный с тумбочки и вводит код, который я, естественно, ей сообщил. Откидывается на подушку, сбрасывает одеяло и начинает водить пальцами по экрану.
Она похожа на дикарку. Черные волосы всклокочены, густые брови не выщипаны, нос блестит. Но все равно она прекрасна. Мне хочется коснуться ее, чтобы убедиться, что она не плод моего воображения.
Мы познакомились четыре года назад в Сандхамне, внешнем острове Стокгольмского архипелага. И первый шаг сделала она, во что моим знакомым до сих пор сложно поверить.
Я бы никогда не отважился подойти к такой молодой, талантливой и красивой женщине. Во всяком случае не тогда, после развода с Беатрис, когда моя уверенность в себе была на нуле.
Но по какой-то причине эта красавица-психолог заинтересовалась именно мной. И не просто заинтересовалась, как потом выяснилось.
Она пригласила меня в домик, в котором ей разрешили пожить друзья. Он находился в сосновом лесу на юго-западном конце острова, и там не было ни водопровода, ни электричества.
Но какое это имело значение?
Естественно, я думал, что ей просто хочется поиграть. Но я не возражал быть ее игрушкой. Дни шли, превращались в недели. Я позвонил начальнику и сказал, что заболел. Мы купались в море, ужинали в ресторане в гавани, гуляли по острову. Когда пришло время ехать домой, она попросила мой номер телефона.
Я нацарапал его на обратной стороне чека с бензозаправки. Афсанех сказала, что позвонит. Я только кивнул и улыбнулся, уверенный, что все это просто слова. К тому же меня смутило такое неженское поведение. Она сама сделала первый шаг, сама соблазнила, сама пригласила к себе домой, сама попросила номер телефона, сама обещала позвонить.
