Снова звук выдавливаемого из тюбика крема, и Ракель начинает массировать мне другую руку.
– Ууууу, – хриплю я, но это больше похоже на стон.
– Он знает, что ты здесь, – театрально заявляет Ракель, изображая удивление и волнение. – Я думаю, вы поладите!
– Не знаю, – отвечает парень. – Я вообще-то ничего не знаю о медицине и всяких таких вещах.
– Все, что тебе нужно, это составлять ему компанию. Читать ему, ставить музыку. Обычно он спокоен, но порой с ним случаются припадки. Или судороги. В таком случае сразу зови меня. Иначе он может себе навредить.
– Хорошо.
– Можешь ему почитать. Начни с того места, где закладка.
– Сейчас?
– Конечно.
Парень прокашливается и начинает читать.
– Тебе не нравится Париж?
– Нет.
– Почему бы тебе не поехать в другое место?
– Нет другого места.
– Я только пошутила. Сейчас читать не надо. Ты же только у нас в гостях.
– А… хорошо.
Парень прокашливается.
– Красивый браслет.
Рука Ракель замирает. Мое запястье приподнимают вверх. Кто-то теребит мамин браслет из бусинок.
Мне хочется плакать, но все слезы высохли.
– Хорошенький, да? – дрожащим голосом спрашивает Ракель. – Он сделал его мне в первом классе, но после несчастного случая я надела его ему на запястье. Хочу, чтобы браслет берег его. Посмотри на бусинки.
Парень наклоняется вперед. Я не вижу его, но чувствую его теплое прерывистое дыхание на своей коже.
– М-а-м-а, – читает он как тупой шестилетка.
И когда он это делает, когда произносит эти слова, которые не имеет права произносить, во мне что-то пробуждается к жизни и все тело сотрясается в судорогах.
Мне хочется его ударить. Так сильно, чтобы он влетел в стену головой.
Рука взлетает к нему, но слишком медленно. Пальцы скрючиваются и царапают его по лицу. Я чувствую, как ногти впиваются ему в кожу, слышу, как он вопит и отшатывается.
– Но Юнас! – восклицает Ракель. И потом: – Не знаю, что произошло. Он никогда…
– Ничего страшного, – отвечает парень.
– Погоди, я принесу дезинфицирующее средство, – говорит Ракель.
Я слышу шаги и вижу, как Ракель выходит из комнаты.
Повисает тишина.
Слышно только тяжелое дыхание незнакомца. Слышится щелканье телефона.
Он меня фоткает.
Зачем.
Еще через секунду раздаются шаги. Ракель вернулась.
Я пытаюсь выдавить из себя слова предупреждения. Потому что хоть мне и не понравилось, что он трогал мамин браслет, но я не хочу, чтобы он тоже попал к Ракель в лапы.
Но из моего рта не доносится ни звука. Язык не шевелится. Губы мягкие как масло.
– Что ты делаешь?
– Я только…
Ракель входит в комнату.
– Почему ты снимаешь моего сына на телефон?
– Я… я ничего не снимал… я…
– Дай мне мобильный! – вопит Ракель.
– Нет! – кричу я. Нет, нет, нет. Но только в моей голове.
Манфред
Улле Вальден под шестьдесят. В квартиру в районе Йердет она переехала недавно. Эффектная женщина в годах с густыми волосами с проседью в облегающем красном топе, подчеркивающем отличную фигуру. В ушах – крупные серебряные серьги, на шее – скромная нитка жемчуга, наверняка баснословно дорогая.
У женщины узкие и худые руки, но крепкое рукопожатие. Пожимая ей руку, Дайте одаряет Уллу одной из своих нечастых улыбок. Живот втянут, плечи расправлены. Лицо расслабленно, глаза сверкают. Сейчас он больше похож на влюбленного мальчишку, чем нытика, к которому мы уже привыкли.
– Гуннар, – представляется он, энергично пожимает даме руку и расплывается в широченной улыбке.
Они так и стоят в прихожей, пока мы с Малин обмениваемся понимающими взглядами. То же самое было и на встрече с Туулой Ахонен. В комнате словно летали искры. Так и на этот раз между Дайте и элегантной дамой явно пробежала искра.
– О, – смущенно улыбается Улла и, заметив, что ее рука все еще в руке Дайте, выпускает ее. – Добро пожаловать, Гуннар, – добавляет она.
Улла проводит нас в небольшую, но уютную гостиную.
Мебель натерта воском. На полу расстелены плетеные коврики. На стенах – красочные картины. Солнечный свет льется сквозь раскрытое окно.
– Присаживайтесь, – предлагает Улла. На щеках у нее вспыхнул румянец. – Хотите кофе?
– Нет, спасибо, – благодарю я. – Мы ненадолго.
– А я выпью, – протягивает Дайте.
Улла с улыбкой идет в кухню.
Мы с Малин садимся на диван, а Дайте на стул. На лице у него написано блаженство. Мы с Малин переглядываемся, и я киваю, подтверждая, что мы думаем об одном и том же.
Улла возвращается с кофе и булочками с корицей. Ставит поднос на тумбочку, отодвигая в сторону вазу с розовыми пионами и газеты. Потом присаживается на табурет. Надевает очки в красной оправе и смотрит на нас.
– Так вы хотите поговорить о Сюзанне Бергдорф?
– Да, – отвечаю я. – Я знаю, что вы связаны врачебной тайной, но поскольку мы расследуем дело о нескольких убийствах, это вас от нее освобождает.
– Я в курсе, – спокойно произносит Улла. – Как я могу вам помочь? В чем подозревают Сюзанну?
Я не даю прямого ответа:
– Не могли бы для начала рассказать нам о ней?
Улла кивает и поправляет юбку.
– Сюзанна одна из тех пациентов, которых сложно забыть. Она пришла ко мне с депрессией. Врач в поликлинике посоветовал ей записаться к психотерапевту.
Она делает паузу, обводит комнату глазами и продолжает:
– Ее можно пожалеть. В детстве она была жертвой травли. У нее не было друзей. Были проблемы с социальным общением. Родители рано умерли, кажется, от рака. Потом заболел и умер муж. И в довершение всех бед с сыном произошел несчастный случай. Она заботилась о муже сама до самой смерти. А теперь ухаживает за сыном. Пожертвовала собой ради мужа и сына. Многие считают это прекрасным поступком, но не я. Мне кажется, ей следовало думать и о себе тоже. Так я ей и сказала.
– Вам известно, как умер ее муж?
Улла качает головой.
– Подробностей я не знаю, помню только, что всех удивила его кончина. У него был рассеянный склероз, но он хорошо его переносил. Пока не умер. Ничто этого не предвещало. Это был шоком для Сюзанны.
