На кривой сосенке в двух метрах под нами что-то поблескивает.
Шприц.
Звонит мобильный. Я подношу его к уху.
– Мы на задании, – говорю я. – Что случилось?
В трубки раздаются всхлипы.
– Афсанех? Алло?
Сердце будто кто-то сжимает холодными тисками. Сжимает и хочет выдернуть из груди.
– Манфред?
Голос хрупкий, как первый лед, и от страха я не в силах дышать.
– Надя проснулась. Ты приедешь? – спрашивает жена.
– Да, – отвечаю я, и это единственное, что мне удается произнести.
Я смотрю на Малин.
Но Малин не замечает моего состояния. Ее взгляд прикован к горизонту.
– Смотри! – показывает она.
К западу в море виднеется точка.
Но это не точка, это пловец, плавным кролем рассекающий волны.
Ракель
Я делаю передышку, ложусь на воду и бросаю взгляд на дом, примостившийся, как орлиное гнездо, на скале.
Ничего.
Ни лодок, ни людей. Продолжаю плыть. Вхожу в ритм.
Рука, рука, вдох.
Рука, рука, выдох.
Справа от меня отмель. Камни покрыты белым птичьим пометом. Здесь, на глубине, волны сильнее. Вода холоднее. Море тянет меня на дно. Шепчет и заманивает в черную пустоту.
В рот попадает холодная вода. Снова делаю передышку, откашливаюсь, сплевывая морскую воду, и снова продолжаю, несмотря на онемевшие руки и ноги.
Думаю о матери Самуэля, свисающей с краю террасы, где я ее и оставила. Она сказала, что скучает по сыну. Я ее понимаю. Мне хотелось ей все объяснить.
Но как это можно объяснить?
Она бы не поняла. Никто бы не понял.
Я вижу старую моторку Биргера. Лодка качается на волнах у буйка.
Здесь она ждет, пока ее отбуксируют в верфь в Корнхольмене.
Если повезет, я успею добраться до лодки до того, как меня обнаружат. Там я могу переждать до темноты и вернуться ночью на берег вплавь. Уплыть на ней невозможно – не хватит бензина, и она сильно протекает. Это я обнаружила, когда перевозила тела мальчиков.
Рука, рука, вдох.
Рука, рука, вдох.
Выныриваю на поверхность. Осталось метров пятьдесят.
Мать Самуэля уже наверняка упала на скалы. Ее тело стало таким же мягким и безжизненным, как у мальчиков. Словно из желе.
От этой мысли к горлу подступает тошнота. Я не желала никому смерти, так вышло. Так бывает. Это как смена времен года. Просто цепочка событий, я не хотела никого убивать.
Я хватаюсь за борт лодки и, перебирая руками, продвигаюсь к лестнице. Поднимаюсь и стою в лодке с бешено бьющимся сердцем.
Смотрю в направлении дома, жмурюсь от солнца и пытаюсь хоть что-то рассмотреть.
Вижу моторку, стремительно приближающуюся ко мне.
Да. Это моя лодка. Точнее, лодка Виктора Карлгрена.
Виктор был не таким, как остальные. Он не искал работу. Просто однажды причалил к моим мосткам, потому что у него барахлил мотор.
Я заверила его, что помогу починить мотор. Сказала, что Улле обожает ковыряться в моторах. Частично так и было. Улле хорошо чинил моторы, пока не начал задавать слишком много вопросов о моем уходе за Юнасом. Пока не начал проявлять агрессию, и мне не пришлось защищаться.
Я игнорирую лодку. Может, мотор снова заглохнет.
Если повезет, мне удастся скрыться.
Мысли возвращаются к тебе, Юнас. Они всегда возвращаются к тебе.
Я так сильно скучаю по тебе. Мне так больно. Боль такая сильная, что сводит меня с ума.
Те мальчики… Нет, я не думала, что они – это ты, но мне так хотелось верить, что ты жив…
Зато они помогли мне снова почувствовать себя матерью. Чьей-то матерью.
Они лежали там такие беспомощные, нуждающиеся в моей любви и заботе. Им становилось все хуже, они теряли вес, у них появлялись пролежни и другие осложнения. И я начинала думать, кем их заменить. Думала, что так мне будет лучше.
Но они не могли заменить тебя.
Смотрю на море. Лодка приближается. Подпрыгивает на волнах, как поплавок, оставляя за собой след из белоснежной пены.
Прятаться мне негде.
Я открываю люк и достаю якорь. Он такой тяжелый, что я с трудом его вытаскиваю. Обматываю ржавой цепью талию и шею. Сажусь на бортик спиной к воде, якорь держу на коленях.
Море зовет меня.
Иди сюда, – шепчет оно. – Тут тебя ждет прощение и забытье. Все, что тебе нужно.
Тут твой сын.
В приближающейся моторке сидит молодая женщина с длинными русыми волосами, развеваемыми ветром. Она останавливает лодку в паре метров от меня.
– Полиция! – кричит она. – Ложись на живот!
Я не отвечаю.
Женщина продолжает говорить, теперь спокойнее. Взгляд ее прикован к цепи на моей шее. Она говорит, что все будет хорошо, надо только лечь на дно лодки. Все можно решить. Безвыходных ситуаций не бывает. Жизнь стоит того, чтобы жить.
Я молча разглядываю ее. Замечаю ее огромный живот.
У нее вся жизнь впереди. Эта жизнь толкается у нее внутри.
Моя жизнь кончена. Она давно уже позади, но я волокла ее, как перебитый хвост. Или мешок с камнями. Воз бревен. Я тащу и тащу, но не могу сдвинуть груз с места, не могу освободиться от прошлого. Только хожу по кругу.
– Ложись на живот! – кричит она.
Видимо, ей надоело уговаривать.
Но я только поворачиваюсь к солнцу и закрываю глаза. Чувствую, как тело согревается, как кожа, покрытая мурашками, разглаживается.
И падаю спиной вниз в воду, крепко сжимая якорь.
Часть шестая
Искупление
Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердаго своего,
а я гласом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню:
у Господа спасение!
Иона 2: 9-10
Манфред
Берит наливает нам с Малин и Ханне чаю. Солнце садится, погружая Урмберг в темноту.
– Я так за тебя рада, – повторяет Ханне, накрывая мою руку своей.
– Я тоже рад. Она очнулась два дня назад, еще непонятно, как она будет восстанавливаться. Нам предстоит тяжелая работа. Лечебная физкультура, логопед и так далее.
Я думаю о своем утреннем визите в больницу. Я смотрел Наде в глаза, а она смотрела на меня.
