Мужчина небрежно повернул руку и взглянул на циферблат. Он понимал, что минут через сорок окажется в центре города в своей огромной квартире, которая занимала чуть ли не целый этаж. Владельцем этой квартиры, лимузина, джипа с охраной и еще очень длинного перечня всяческой движимости и недвижимости был Матвей Гаврилович Супонев, по всем показателям невероятно преуспевающий человек.
Да, у него было многое. Он мог небрежно нанять самолет, чтобы слетать на уикенд куда-нибудь на Средиземноморье или на острова в Тихом океане. Естественно, летал он в подобные места не один, а с очень близкими друзьями. Хотя настоящих друзей, как правило, у таких людей не бывает.
Единственный, с кем был близок Матвей Гаврилович Супонев, так это его брат Гавриил – уже во второй раз избранный в нижнюю плату Государственной Думы. Естественно, избрание брата в депутаты не обошлось без мощной финансовой поддержки старшего брата, то есть, Матвея Гавриловича. Именно за его деньги дважды проводилась выборная кампания. И еще многим за свою жизнь помог Супонев старший. И никто из тех людей, которые были обязаны Супоневу своими высокими постами, важными ответственными должностями, своей политической карьерой, не знали и даже не пытались узнать кем же раньше, примерно лет двадцать, двадцать пять назад был Матвей Супонев и как он умудрился подняться до таких высот в бизнесе.
Многим было известно, конечно, из очень близкого окружения, что Матвей Гаврилович Супонев запросто может проиграть в Монте-Карло или Лас-Вегасе тысяч пятьдесят – шестьдесят долларов и потеря таких денег для него будет равна потере двух – трех рублей для директора крупного завода лет двадцать назад.
А ведь когда-то Супонев пошел в бизнес не имея ни гроша за душой. Он работал на одном небольшом эстонском заводе инженером.
И еще тогда, в те далекие времена, которые сейчас называются «застойными», сообразил, как надо делать деньги, придумал способ и успешно его реализовал, прекрасно понимая, что трудом праведным не построишь палат каменных. Он открыл на своей кожевенной фабрике подпольный цех по пошиву кожаных курток, плащей и всего такого прочего, за что тогда покупатели платили большие деньги. Дело это было хлопотное и опасное, ведь ОБХСС не дремал.
И через три года Матвей Гаврилович Супонев попался, причем, на мелочи. Но делу решили придать иной ракурс, поскольку в поле зрения КГБ попали и несколько эстонцев, и из уголовной плоскости перевести в политическую. Процесс был длинным, и самые лучшие адвокаты, нанятые партнерами Матвея Гавриловича, ничего не смогли для него сделать. Единственное, что им удалось, так это вывести своего подопечного из-под «вышки».
Получил тогда гражданин Супонев десять лет строгого режима с конфискацией имущества.
Есть такие люди, которым даже тюрьма идет впрок. Супонев много размышлял, лежа на тюремных нарах и глядя в грязный потолок.
Естественно, это только говорится, что конфискация была полной. Конфисковать все то, что успел заработать хитрый инженер кожевенной фабрики, не удалось. Супонев смог превратить пачки червонцев в то, что называется вечным и никогда не дешевеет – то есть, в бриллианты и золото. Все свои сокровища он умело спрятал и лишь ждал момента, когда для него прозвенит последний звонок. Там, в тюрьме, его не забывали, и жил Матвей Гаврилович припеваючи. Там же он подружился с авторитетами уголовного мира, завоевал их симпатии и там же получил кличку Гапон. Почему именно Гапоном его назвали, никто из близких знакомых не знал. Знал лишь Супонев, да его новые друзья – уголовники.
А дело выглядело вот как. На колымской зоне по просьбе, вернее, в сговоре с законниками, Супонев спровоцировал бунт – так, как когда-то спровоцировал «кровавое воскресенье» поп Гапон. С тех далеких времен очень много воды утекло, очень много произошло изменений, а самое главное, поменялся строй.
И в восемьдесят пятом Матвей Гаврилович Супонев, не досидев четырех лет до своей десятки, был отпущен на свободу, а впоследствии даже амнистирован.
Естественно, сыграли свою роль и сбережения, припрятанные расторопным «цеховикомтеневиком», как он себя называл. А вернувшись из мест не столь отдаленных в свою любимую златоглавую, Супонев, уже почуяв чутким носом ветер перемен, развернулся «за всю мазуту», как любили приговаривать его дружки-уголовники. Тем более, что времени терять было нельзя. И Супонев это прекрасно понимал, зная, что тот, кто затевает игру первым, как правило, и является победителем.
Таких девушек, как та, что сидела в салоне лимузина, у Супонева было море. Единственное, что его в последнее время еще хоть немного развлекало и занимало, так это секс и антиквариат. Но очень дорогой антиквариат, который скупался не только в России, но и на престижных зарубежных аукционах типа Сотби, Кристи и им подобных. Естественно, все покупки делались не лично – через подставных лиц. Пару произведений искусства Супонев вернул России. Об этом даже появились заказные статьи в центральных газетах, в самых влиятельных, а так же в телепередачах.
И Супонев после своих дел прослыл меценатом, радеющим за возвращение отечественных ценностей на родину.
О том, сколько этих ценностей уплывало за границу благодаря господину Супоневу почти никто не знал. И газеты с телевидением об этом молчали. Все это оседало в надежных швейцарских банках, вернее, в их неприступных сейфах-ячейках. Там хранились картины русских авангардистов, цена на которые фантастически подскочила, ювелирные украшения, изготовленные на фирме Фаберже, и много того, о чем так любят печатать в дорогих престижных каталогах. В общем, Матвей Гаврилович Супонев жил на широкую ногу, но жил по средствам.
Девушку, которая расположилась на широком сиденье рядом с хозяином лимузина, звали Марина, а может быть, Жанна. Это Матвея Гавриловича абсолютно не интересовало. Он повернул свою седоватую голову и посмотрел на нее чуть масляным взглядом.
Девушка поняла, чего от нее хочет хозяин.
Она повела плечами, и роскошная шубка медленно сползла вниз, обнажив точеные плечи и тонкие бретельки ярко-красного, очень короткого платья, украшенного многочисленными блестками.
– Шевелись, шевелись, крошка, – пробормотал Матвей Супонев, кончиком пальца сбивая пепел с докуренной до середины дорогой сигареты.
Затем он подался вперед и нажал кнопку пульта. С едва слышным шипением темное стекло отгородило салон от водителя. Еще нажатие кнопки – и зазвучала музыка – мягкая, колышущая, волнующая. Девушка запрокинула голову, и Супонев только сейчас заметил, что корни волос темно-русые, да и брови у его подруги тоже были темными, как и глаза, похожие на свежие каштаны.
Девушка облизала губы, сладострастно вздохнула, потянулась. Одна из бретелек тут же сползла с плеча, и Супонев увидел родинку.
– Еще, еще, – проворковал он таким голосом и таким тоном, что девушка сообразила – это не просьба, это даже не желание, это приказ. Она начала извиваться, ее красное платье с тонкими бретельками манило его косой сверкающей молнией. И пальцы девушки прикоснулись к язычку, и молния поползла вниз, открывая ее роскошную грудь – высокую, с набухшими темно-коричневыми сосками.
