Машины Началова и Шевырева шли следом за уносящимися в грозу и ливень «тридцатьчетверками» Задорожного. Но шли они медленно, то и дело останавливаясь для очередного выстрела. Били болванками старательно и прицельно, как на полигоне.
Соколов уже потерял из вида головные машины, но это не должно было повлиять на тактику боя. Справа он уже присмотрел полуразвалившийся бревенчатый домик или сарай на холме. Что ж, сейчас ему удобнее всего было занять эту позицию.
– Логунов, бей осколочно-фугасными! Бабенко, направо, верх по склону! Дави на всю! Играем в шашки!
Сейчас, по мнению лейтенанта, это было самым разумным. Да, подбить танк осколочно-фугасным снарядом сложно. Этот тип снарядов годился для разрушения фортификационных укреплений, для уничтожения небронированной техники или для подавления огневых точек. Сейчас важно было не подбивать немецкие танки, а сеять панику на дороге. А для этого разрывы фугасных снарядов годились лучше всего. Главным было помочь Началову и Шевыреву прикрыть отход машин Задорожного с документами, отвлекать немцев на себя.
А что такое «игра в шашки», знал любой боевой командир-танкист. Это жаргонное выражение описывало поведение отдельного танка, использующего в бою укрытие в виде здания. Танк выскакивает справа от укрытия, делает выстрел и снова откатывается назад, выходя из зоны видимости противника. Потом он появляется слева и снова делает выстрел. И так поочередно, иногда чередуя право-лево, иногда повторяясь, чтобы сбить с толку вражеских наводчиков. Угадать, с какой стороны строения в следующий раз появится цель, сложно.
Пока немцы «семерку» не видели. Бабенко выжимал из машины все, на что она была способна. Танк шел по склону вверх, и Алексей боялся, что они забуксуют на подъеме. Но механик-водитель выбирал участки с густым дерном и через несколько минут все же занял позицию на вершине холма.
Дождь лил как из ведра, колонна внизу казалась темной шевелящейся кучей.
По команде Соколова Бабенко вывел машину слева от сарая, остановился и включил заднюю скорость. Логунов тут же выстрелил. Еще не вспыхнул внизу разрыв снаряда, а «семерка» уже с ревом пошла назад. Соколов отплевывался от едкого кислого дыма, который втягивался вентилятором, и крутил перископ во все стороны.
Бабенко вывел танк справа от сарая и хрипло крикнул: «Дорожка!» «Выстрел!» – гаркнул следом Логунов, нажимая на педаль спуска. Танк качнуло, со звонким гулом ударило орудие и выплюнуло под ноги заряжающему стреляную гильзу.
Бочкин уже стоял наготове с новым снарядом, а танк в это время пятился по грязи назад. Что-то мелкое осыпало снаружи башню. Лейтенант развернул перископ и увидел, что снарядом снесло угол сарая. Осколки древесины, какие-то жерди и доски разлетелись во все стороны, на земле остались дымиться потемневшие от времени пучки старой соломы. Гнилые бревна сарая под дождем не загорелись. Это была удача.
И снова выход на «дорожку», выстрел и задний ход, Соколов пытался найти взглядом два других своих танка. Вызывать их в эфире он пока не хотел. Но сверху ему было плохо видно, что происходит справа, у основания холма в хвосте колонны. Сейчас немцы подтянут все силы, и «семерке» будет не уйти. Снова выстрел, и снова башня наполняется дымом, но вентилятор быстро вытягивает его наружу.
Неожиданный удар в башню со стороны заряжающего заставил Бочкина вскрикнуть и упасть на одно колено, при этом снаряда из рук он не выпустил.
– Ранен? – поспешно спросил Логунов.
– Нормально, оглушило малость, – откашливаясь, отозвался заряжающий. – Под углом задело.
Снова падают на пол пустые пулеметные диски. Омаев вставляет новый и ждет, когда танк выйдет на позицию. Соколов услышал, как Руслан что-то говорит себе под нос по-чеченски.
– Слева, – скомандовал Алексей, придерживая рукой открытый люк над головой.
Танк снова рванулся вперед и замер на вершине слева от сарая. По открытому люку ударили осколки, но Соколов успел посмотреть влево и вниз. Он не видел номеров машин, не мог их различить. Один танк несся, повернув башню набок, и стрелял, даже не останавливаясь. Второй стоял на месте и полыхал как факел. Его орудие выстрелило, дал короткую очередь пулемет, а потом внутри взорвался боезапас. Лейтенант упал лбом на мокрую сталь перископа и застонал от невыносимой боли в душе. Ребята! Перед глазами стоял столб разрыва, отлетающая в сторону объятая пламенем башня «тридцатьчетверки», языки огня, которые не мог затушить даже сильный дождь.
– «Семерка», я «пятый»! Я на берегу. Я на берегу!
– Я «семерка», всем «горох»! – крикнул Алексей, чувствуя, что голос его не слушается, что в горле першит не то от дыма, не то от горечи. – «Я «семерка», всем «горох»!
Команда «горох» означала рассыпаться и уходить самостоятельно на прежний маршрут.
А дождь все продолжал лить, превращая землю в непролазную грязь, а лес – в темную непроглядную стену. И только вспышки выстрелов танковых пушек, только трассеры пулеметных очередей мелькали в этом диком хаосе.
Бабенко съехал с холма, пару раз с трудом удержав машину от заноса, когда танк стал уже почти скользить по грязи, грозя опрокинуться набок. Логунов и Бочкин в башне держались за пушку, пытаясь упереться руками и ногами. Наконец, «семерка» оказалась внизу, и Соколов захлопнул люк.
Впереди пару раз мелькнула корма танка Началова, а потом их обступил мокрый лес. И только здесь, на старой просеке, поросшей жиденькими осинками, Алексей увидел вторую «тридцатьчетверку». Это был танк старшего сержанта Бурлакова. Машина стояла, развернув башню назад, угрожающе выставив ствол пушки.
– Бабенко! – прошептал Алексей и потянулся рукой к замку верхнего люка.
– Вижу, Леша, – так же тихо отозвался в шлемофоне голос механика-водителя.
– Нельзя, командир! – Рука Логунова стиснула пальцы лейтенанта, пытавшегося открыть замок люка. – Они мертвые… все. Ты же видишь!
– А, суки! – закричал Коля Бочкин, и сплошную стену дождя прорезала пулеметная очередь.
– Вперед, Семен Михалыч, – устало процедил сквозь стиснутые зубы Соколов.
Алексей оторвался от перископа и уткнулся лбом в холодный металл скобы. Танк трясло и мотало, он несколько раз больно ударился лбом, но именно этого сейчас и хотелось – боли, физической боли, которая отодвинула бы на задний план боль душевную. Перед глазами молодого командира все стоял танк с номером 079, развернувший пушку назад, туда, откуда его догоняли враги. И две размотанные разбитые гусеницы, из-за которых Шевыряв не смог увести машину.
Старшина до последнего отстреливался от фашистов, прикрывая отход Задорожного и Началова. И ждал своего командира, когда тот тоже пролетит мимо на большой скорости, чтобы оторваться от врага. Снаряды у них, наверное, кончились, а может, остались только болванки, за ними шла пехота на бронетранспортерах. Вот и выбрались из танка, и заняли позицию за пеньками с танковыми пулеметами и гранатами. Сам старшина Шевыряв лежал за деревом, прижавшись к стволу плечом, уронив перед собой «ППШ».
