– Неразбериха, говоришь? – задумчиво сказал Борисов и подошел к висевшей на стене карте. – Ладно, нам это сейчас на руку. Части трех армий могут не успеть к Дону, когда немцы уже захватят мосты. Вот что, Соколов! У меня есть приказ штаба армии сформировать ударную маневренную группу для захвата мостов. Всеми силами туда я ударить не могу – должен занять позиции здесь. Вот ты и будешь моей маневренной группой.
– Без пехоты нельзя, товарищ генерал. Что такое три танка? Атаковать хорошо, но для захвата и удержания стратегического объекта мне нужен десант на броне.
– Правильно мыслишь, ротный! – улыбнулся Борисов. – Растешь на глазах. Будет тебе пехота. Возьмешь взвод автоматчиков из охраны штаба корпуса и две полуторки. В одну загрузишь боеприпасы, сам заправишься под завязку, боекомплект пополнишь. Топлива я тебе не могу дать с собой. Только что будет в баках, на то и рассчитывай. Тебе ведь не рейды устраивать, тебе прорваться к мостам и мертвой хваткой вцепиться в переправу. Ни на шаг не отступать, пока приказ не получишь. Умри, а держи мосты. Жди до подхода основных сил. Или взрывай по приказу из штаба армии. Приказ получишь по радио, кодовое слово тебе дадут вместе с таблицами в оперативном отделе штаба. Надеюсь на тебя, лейтенант! Не должны немцы пройти Воронеж. Понимаешь, не должны!
– Не подведу, товарищ генерал! – горячо пообещал Соколов. – Задача будет выполнена!
Соколов еще издалека увидел, что возле хаты, где располагались его танкисты, стоят две полуторки. Он машинально посмотрел на наручные часы – до выхода оставалось полтора часа. В «тридцатьчетверки» в рембатальоне загружали снаряды и пулеметные диски. Заливали в основные и дополнительные баки горючее. Подготовка заканчивалась. Теперь, видимо, прибыли автоматчики его десантного взвода.
Бойцы стояли возле машин, сидели на старых бревнах, сваленных у забора, покуривая и мирно разговаривая. Здесь почти не было молодых лиц – мужики от тридцати до сорока. Может, так только казалось – все-таки год войны накладывал свой отпечаток на внешность. Люди за это время, если не старели, то выглядели намного мужественнее, взрослее.
– Товарищ лейтенант! – раздался голос Логунова.
Соколов обернулся и увидел спешащего к нему старшину.
– Как танки, Василий Иванович? – с беспокойством спросил Алексей.
– Все готово! – поспешно ответил сибиряк. – Уже выходят. В формулярах пометки сделаны.
– Хорошо. Готовьтесь к выходу, получите НЗ на все экипажи. А я пойду поговорю с командиром нашего десанта.
– Эти? – Логунов кивнул в сторону автоматчиков. – Крепкие ребята, опытные. В таком бою грамотная поддержка пехоты много значит. Я это еще с Финской усвоил. Пока с полуслова не начнем друг друга понимать, толку не будет. Или танки пожгут, пока они за нашими спинами прятаться будут, или, очертя голову, полезут вперед, пока мы с фашистами бодаемся и не можем подавить их пулеметные гнезда. А потом командование потери будет считать. Знаешь, сколько людей так положили на линии Маннергейма? Вспомнить страшно. Все в лоб пытались, «на ура» взять. Был там один майор, Шаповалов его фамилия. Просил две недели ему дать, хотел построить из дерева похожие укрепления, потренировать красноармейцев, научить, как на штурм идти. Да разве его кто слушал! Во второй атаке и его самого пулеметной очередью срезало. А мы в это время в болоте да на камнях буксовали на «бетешках»!
Логунов сокрушенно махнул рукой, повернулся и пошел навстречу «тридцатьчетверкам», которые появились в конце улицы. Соколов посмотрел вслед старшине и в который уже раз подумал, что теория хороша, когда ее изучаешь по книжкам, когда ее пишут ради бравурных речей и красивых парадов. «Несокрушимая»! «Стальным кулаком»! А вот уже год как Красная армия фактически заново учится воевать, заново изучает тактику и реального противника, анализирует свои ошибки. Кто нас учил воевать в отступлении? Никто. Даже подумать об этом было нельзя, не то что говорить. Оборона? Да! Атака? Святое дело! Взаимодействие родов войск? Так это же передовая военная наука! А что было в июне 41-го? Потеря связи и полная потеря управлением войсками. Бессмысленные удары только что созданных мехкорпусов, не укомплектованных по штату военного времени, не имеющих в достаточном количестве горючего, с половинным боекомплектом, не имеющих точных сведений о силе и расположении вражеских частей. Только истерические приказы «вперед», «любой ценой остановить», «выбить». И перли в неизвестность со всей дури. А немцы, даже останавливая наступление всего на один день для ожидания подхода резервов, окапывались в полный рост, создавали противотанковые узлы и минные поля. А для наступления они наращивали многократное превосходство в численности и били как таранами. А еще они каждый раз использовали одну и ту же простую, но эффективную тактику фланговых охватов.
А мы выполняли приказ вырываться из окружения, бросали технику и пытались выводить людей. Но и их теряли тоже, когда немецкая авиация господствовала в воздухе, когда немецкие танки в чистом поле давили беззащитную пехоту. А надо было по-другому. С самого первого дня! И даже еще раньше…
Многому научился за этот год молодой командир Алексей Соколов, многое понял о том, что такое современная война. Знал он теперь силу и слабости Красной армии. Но и слабости вермахта осознал в прошедших боях лейтенант. А технические характеристики немецких танков, их возможности Соколов изучал еще во время учебы в танковой школе. Еще тогда он начал понимать, что немецкая техника не лучше нашей. Удобств в немецком танке больше, тут спора нет. А вот то, что немецкие машины плохо приспособлены к действиям в условиях бездорожья, низких или очень высоких температур, было ему известно давно. И то, что механизация немецких войск была не выше, чем в Красной армии. У них, например, полевой артиллерии на конной тяге было даже больше, чем у нас.
Соколов подошел к автоматчикам и обратился к высокому сержанту с пышными усами и заметной проседью на висках.
– Где ваш командир, товарищ сержант?
Автоматчик бросил взгляд на петлицы Соколова, отметив там, кроме двух лейтенантских «кубарей», еще и танковые эмблемы. Сразу поняв, что перед ним командир танкового подразделения, которому они приданы, сержант кивнул в сторону крайней полуторки:
– Идите за мной.
В голове Алексея от чувства досады снова мелькнула глупая мальчишеская мысль. Он опять подумал, что не только командиры, но и бойцы, которые по возрасту старше него, всегда смотрят с каким-то снисхождением и недоверием. Лейтенант – слишком молодой, чтобы быть опытным командиром. И в его подчинение мы попали. А будет ли толк, а не погубит ли он все дело, выполнит ли задачу? Эти взгляды преследовали Алексея с самого начала войны. И этот сержант, хоть и встал, как положено по уставу, когда к нему обратился старший по званию, но посмотрел на молодого лейтенанта с плохо скрываемой иронией. В его глазах мелькнуло что-то похожее на «детский сад».
Соколов увидел через откинутый тент заднего борта грузовика радиста, склонившегося возле коротковолновой рации, и широкоплечего командира в полевой фуражке с тремя «кубиками» в петлице. На вид командиру взвода было около сорока лет.
