– Похоже, диверсанты. Минировали дорогу и подъезды к мосту. Давайте их в кузов, а я проверю цистерну. Омаев, за мной!
Надо было срочно заправлять танки. Летняя ночь коротка, люди без сна, а завтра немцы снова возобновят попытку захватить мост. Атаковавшее вечером позиции немецкое подразделение было батальоном передового полка. Командир попытался с ходу выполнить полученный приказ. Не получилось. Значит, завтра они подготовятся получше и повторят атаку.
А перед глазами лейтенанта стояла зловещая картина: тела расстрелянных на дороге саперов, сгоревшая машина. И раненый сержант с перебитыми ногами и наполовину снесенной выстрелом головой.
Мужики в грязных телогрейках стояли у кирпичной стены в свете автомобильных фар. Один стонал, навалившись всем телом на плечо товарища. Второй затравленно озирался, то и дело вытирая лицо рваной кепкой. Хмурые красноармейцы тихо переговаривались и курили по привычке в кулак.
– Дайте затянуться, братцы, – попросил диверсант. Но ему никто не ответил.
Блохин, придерживая за плечи ребятишек, повернул их лицом к задержанным. Те удивленно уставились на детей, потом на лейтенанта в комбинезоне с танкистским шлемофоном, висевшим на шее за спиной.
– Ну, узнаете этих, мальцы? – спросил Блохин, присев рядом с детьми на корточки.
– Это те дядьки, что по дороге ходили, когда там машина сгорела и наших солдат побило, – затараторила Фрося. – Они ходили и смотрели. Мы еще испугались, что они заберут продукты, которые у солдат убитых были. И мы бы с голоду померли.
– У того дядьки, – показал грязным пальцем серьезный Проша, – у него смешное ружье было. Короткое. Он все его за ремнем поправлял, а потом в руке носил. Вот такое.
Омаев толкнул носком сапога обрез, валявшийся возле машины, и повернулся к командиру. Глаза горца полыхали ненавистью.
– Уведи детей, – коротко приказал лейтенант и вышел вперед.
Красноармейцы, сбившись в кучу, ждали, что будет дальше. Омаев поднял с земли обрез, отвел затвор, проверил, есть ли патрон в патроннике.
– Предатели своего народа и своей Родины, – громко заговорил Соколов, – те, кто встал на сторону врага, заслуживают смерти. За наших товарищей, что погибли! За наши города, что лежат в руинах! За стариков, женщин, наших отцов и матерей… – Соколов протянул руку в ту сторону, куда сержант увел детей. – Вот за таких вот сирот, которых подлый враг оставил без родителей… Приказываю! Расстрелять!
– Ребятушки, да мы же не враги… – залепетал мужик, тиская кепку. – Вы что же удумали… мы местные, нам просто…
Хлестко прозвучал выстрел обреза, раненый диверсант откинулся всем телом на стену, заливая ее кровью. Коротко ударили автоматные очереди…
Логунов уговорил Алексея поспать хотя бы пару часов. Лейтенант еще раз окинул взглядом позицию своей группы. Стрелковые ячейки, пулеметные гнезда – все поправлено, отсыпаны брустверы, замаскированы кустиками и свежим дерном.
Танк Началова в окопе правее, ближе к реке. Во время прошлого боя там находился экипаж Коренева. Второй танковый окоп тоже подправили, оставив его запасным. Третья позиция Началова находилась чуть сзади за разрушенным блиндажом. Груды земли и разломанных бревен наката были прекрасным маскирующим материалом и скрывали танк до самой башни.
«Семерка» по-прежнему стояла за насыпью слева от моста. Здесь была возможность для маневра. Вкопав несколько бревен, экипаж натянул маскировочную сеть, чтобы танк не был заметен с воздуха. Больше всего Соколов опасался воздушной атаки и ударов артиллерии.
– Ладно. – Алексей кивнул и потер руками лицо. – Может быть, фрицы дадут чуть покемарить. Чуть что – буди сразу же!
Пахло моторным маслом и полынью. Сон долго не шел. Завернувшись в плащ-палатку и подложив под голову свернутую танкистскую куртку, Алексей лежал с закрытыми глазами и думал о Прохоре и его сестренке Фросе. Сейчас дети с ранеными бойцами в своем подвале. Там они, по крайней мере, защищены от осколков и шальных пуль. Нам бы только всем не погибнуть, а то они снова осиротеют. Без взрослых им не выжить. А если придется отходить, я заберу их в танк, думал Алексей, и передам в ближайший госпиталь или в какой-нибудь населенный пункт. Ведь осталась же здесь советская власть, может, она позаботиться о детях.
Постепенно мысли начали путаться, сознание поплыло, в голове стали появляться нереальные картины. Алексей уснул, как будто провалился в темноту. Сразу и глубоко.
Проснулся лейтенант тоже сразу. Он так привык. Война научила просыпаться, мгновенно прогонять сон и начинать мыслить ясно, четко оценивать ситуацию.
Алексей понял, что его разбудило. Еле заметное дрожание почвы. Он почувствовал это, лежа головой под моторным отсеком танка. И тут же кто-то спрыгнул сверху, рядом с Соколовым появились сапоги.
– Товарищ лейтенант! Алексей Иванович, проснитесь, – послышался голос Бабенко. – Кажется, немцы приближаются. Логунов пыль заметил над лесом. И гул моторов слышно.
Соколов отбросил брезент, которым кто-то из танкистов успел его укрыть, и вскочил на ноги.
Уже рассвело. Небо было чистым, в вышине пел свои песни невидимый и неутомимый жаворонок. И как будто войны нет, подумалось Соколову, как будто в деревне утром поднялся на покос, собрался пройтись босиком по теплой земле. А в узелке краюха черного хлеба, бутылка молока, заткнутая плотно свернутым клочком газеты. И ему, городскому пацану, так все это интересно. И вкусный черный хлеб с молоком на опушке, и эта песня жаворонка, и смех деревенских баб, подшучивающих над молодежью… А потом песня. Была у бабушки в деревне такая певунья Пелагея…
Поднявшись на башню, Алексей взял из рук Логунова бинокль. Да, пыль поднималась над лесом справа. Обходят, не по дороге идут, но мимо вражеская колонна не пройдет, значит, скоро будут напротив моста разворачиваться в боевые порядки.
– Всем к бою, – коротко приказал лейтенант, бросив взгляд на наручные часы.
Вот и все, подумал Соколов, утро было коротким. Идите, идите. Мы вас встретим! Думаете, нас мало? Да, два танка и девять бойцов. И четыре пулемета, включая снятые с танков. Раненых мы укрыли подальше отсюда. За тяжелыми будут пока ухаживать легко раненные. Маленькие храбрые Фрося и Проша. Вот за них мы и будем драться. За таких вот осиротевших и обездоленных.
– Как настрой, Василий Иванович? – спросил лейтенант, глядя, как столбы пыли становятся все гуще и ближе.
– Болваночку бы всадить, – сквозь зубы процедил старшина. – Да так, чтобы башню сорвало. Вот тогда и настроение бы улучшилось. Как ты, Коля?
– Нормально, – отозвался бодрый голос Бочкина. – Если что, я бронебойный приготовил, ветошью протер.
– Семен Михайлович, – позвал Соколов, присоединив разъем ТПУ к шлемофону и застегнув на шее ларингофоны.
– Я на месте, – с готовностью ответил Бабенко. И как всегда не по-военному.
Логунов улыбнулся, взглянул на командира, но промолчал. Добряк, замечательный человек Бабенко, инженер от бога. Сколько боев с ним пройдено, ас вождения, а военной выправки так и не приобрел. Не стал военным человеком сержант Бабенко, но зато стал любимцем всего экипажа.
