— Но почему террористы не убили государя?
Азеф задумчиво постучал пальцами по столу:
— Почему, почему… Конечно, поставить акт на государя было можно, он часто пренебрегал осторожностью. Так, осенью четвертого года, когда шла непопулярная в народе война с Японией, Чернов и Савинков носились с мыслью о ликвидации Николая Александровича. Сумасшедшая Татьяна Леонова по своей инициативе хотела застрелить на балу государя. Готовы были совершить акт мелкие, не подчинявшиеся БО организации, но у них не было должных сил. Зато могучая БО, окончательно не отказываясь от мысли об акте, все же не пошла на него. Причин было несколько. Во-первых, государь был очень любим простым народом, почитаем как помазанник Божий. И его убийство вызвало бы гнев миллионов. Другое: государь был мягок, избегал по отношению к революционерам жестких мер, каких они заслуживали.
— Это в конечном счете сгубило и его самого, и империю! — грустно покачал головой Ломакин.
— Конечно! По мнению революционной верхушки, лучшего царя нельзя было желать. Ведь на его место мог заступить более жестокий, который отомстил бы за это убийство, навел бы в России ужас, при котором революционная деятельность стала бы немыслимой.
Ответ на старую загадку
Ресторанный зал был изрядно заполнен, отовсюду слышалась русская речь. Ломакин сказал:
— Здоровый рассудком человек в революционеры и тем более в террористы не пойдет. — Кивнул головой. — Вон тот господин не сводит с вас глаз, Евно Фишелевич.
Азеф вздохнул:
— Я уже устал от внимания к своей персоне. — Он еще больше повернулся к залу спиной.
Однако человек тоже изменил диспозицию, снова то и дело бросал на Азефа взгляды.
Ломакин рассмеялся:
— Евно Фишелевич, это ваша популярность виновата, вас повсюду узнают…
Вдруг человек поднялся с места, подошел к столику Азефа. Некогда хороший костюм был изрядно поношен и свободно болтался на своем владельце. Человек сказал по-русски:
— Приятного аппетита, господа! Простите за беспокойство… — Человек посмотрел на Азефа. — Уже много лет мне не дает покоя один вопрос, на который только вы можете ответить.
Азеф небрежно сказал:
— Сударь, вы меня с кем-то перепутали, я не имею радости быть с вами знакомым.
Человек улыбнулся:
— Это говорит лишь о том, что я хорошо работал. Я был в Московском охранном отделении наружником, филером. Меня зовут Геннадий Иванович Волков, агентурная кличка Волчок. Я однажды со своими разведчиками следил за вами, но вы перехитрили нас.
Азеф оторопело взглянул на человека, потом расхохотался и пророкотал:
— Вы для меня теперь как родной папа, вы напомина ете давно ушедшие золотые годы… Присаживайтесь к нам. Эй, лакей! Водки нашему гостю, икры черной и закусок разнообразных.
Подбежал официант, спросил:
— А на горячее? Паровая осетрина с хреном и солеными огурчиками — пальчики оближете…
Волчок признался:
— В этом голодном Берлине я отвык от такой роскоши. — Он с наслаждением вытянул водку, съел малосольную семгу и только тогда поднял глаза на Азефа. Сказал мечтательным голосом, словно вспоминал о чем-то необыкновенно прекрасном: — Было это, повторяю, много лет назад. Я и двое моих помощников получили задание следить за вами. Вы сели на извозчика у «Альпийской розы» на Софийке и остановились у магазина Елисеева. Потом вы прошли в служебные помещения и как сквозь землю провалились. Мы вас потеряли, мне мой начальник Медников устроил жуткий разнос и оштрафовал на три рубля.
Ломакин, чуть улыбаясь, с любопытством поглядывал на собеседников.
Азеф сказал:
— Я прятался и от охранки, и от террористов. Вот почему я тогда брал уроки у начальника российских филеров Медникова. Я должен был умело уходить от слежки.
Волчок вздохнул:
— Евстратий Павлович умер в четырнадцатом году, умом тронулся — собачья работа довела. Прекрасный был человек! Печально кончил и начальник московской охранки Зубатов. Он сидел дома, завтракал. Развернул газету — там сообщение об отречении государя. Зубатов вышел в соседнюю комнату, и семейные услыхали звук выстрела. Прибежали — Сергей Васильевич лежит с простреленным сердцем и с револьвером в руке. Ратаев, если помните, еще в пятом году вышел в отставку и поселился в Париже. Дошел слух, что недавно он умер. Но ответьте: куда вы исчезли в магазине Елисеева?
Азеф улыбнулся:
— Я заметил прослежку. По этой причине прошел служебным коридором во двор. Я знаю московские дворики, в них всегда есть несколько выходов. И тут было три арки — слева, прямо и направо. Но две первые перекрыты воротами — хозяин там устроил склады. Открыта арка справа, в Козицкий переулок. Но коли за мной следят, так этот выход наверняка под контролем. Двор замкнут со всех сторон домами, дверей — ни одной. Но там есть, — Азеф хитро подмигнул Волчку, — на невысоком первом этаже окна! Я вскарабкался в одно из них, вижу — семья сидит за столом у самовара. Они вылупили глаза и открыли рты, чтобы кричать «караул». Я строго сказал: «Я полицейский агент! Здесь опасный вор не пробегал?» Хозяева забормотали: «Никак нет!» — «Где у вас дверь?» — «Вот, господин агент, выход!» Так я выскочил в соседний двор, оттуда на Страстную площадь.
Волчок хлопнул себя по лбу.
— О таком нахальстве мы подумать не могли! — Расхохотался.
Азеф словно помолодел, он щелкнул пальцами и, сам восхищаясь своей удалью, продолжил:
— Это что! Забавная история произошла в десятом году в Берлине. Двое боевиков, жаждая моей крови, сели мне на хвост, я видел их жестокие морды. Я пытался уйти от погони — тщетно! Они хотели загнать меня в тихое место, чтобы всадить нож или раскроить череп. Так мы оказались на Кёнигштрассе, возле прохода под полотном железной дороги. Справа стоит четырехэтажный дом. Деваться некуда, я — в подъезд. Боевики были от меня саженях в тридцати. Я влетел на третий этаж, внизу осторожно хлопнула дверь — вошли боевики. Звонить в дверь бесполезно, немцы не откроют, да и боевики успеют достать. Я вынул ключ от своей квартиры, попробовал открыть первую попавшуюся дверь — бесполезно. На лестнице слышу шаги. Я с ключом к другой двери — открыл! Вошел. Полумрак, в одной из комнат раздаются веселые голоса. Я осторожно прошел по всей квартире в надежде найти черный ход и выйти с другой стороны дома. В России такие двери бывают около кухни, но тут черного хода не было. Что делать? Вдруг слышу чьи-то шаркающие шаги. Я нырнул в ближайшую дверь, это оказалась ванная комната. Тут же в ванную зашла какая-то старушка, я прижался к стене. Она шмыгнула рядом, меня не заметив. В руках у нее почему-то был ночной горшок, содержимое которого она выплеснула в ванну, слила воду и удалилась. Как сердце мое не разорвалось! Я не выдержал, вышел в коридор, постучал в комнату, где весело шумели. Мгновенно воцарилась гробовая тишина. Я открыл дверь. На меня с недоумением глядела семейка — двое мужчин лет под тридцать, женщина и уже знакомая мне старушка. Я сказал: «Господа, простите, за мной гонятся какие-то злодеи, они хотят меня убить. Позвольте посидеть у вас немного. Они уйдут, уйду и я». Я был прилично одет и, видимо, произвел хорошее впечатление на этих людей. Они меня усадили за стол. Я сел на диван и едва ли не коснулся пола, так он был разбит. Хозяева улыбнулись, налили мне вина. Я выпил за их здоровье, еще раз извинился за свое вторжение, показал ключ, которым открыл дверь. Мужчины ушли на разведку и вскоре вернулись. Говорят: «Напротив входа дожидаются два каких-то головореза! Но мы вас через соседей, у которых есть ход на черную лестницу, проведем через дворы, под мост, и вы окажетесь на Александерплац». Так мы и сделали, я бежал от боевиков, благодарил своих спасителей и в тот же день уехал из Берлина. Больше покушений на меня не было.
