В каком-то смысле «философия финансов» находит здесь союзника в квантовой теории (которая, кстати, упоминается и в книге Бьерга). По крайней мере можно усмотреть аналогию в том, как, преодолевая разноплановое сопротивление, прокладывала себе путь копенгагенская интерпретация. Известно, что Нильс Бор считал желание некоторых критиков копенгагенского толкования придерживаться точных, рациональных и объективных основ по большому счету самообманом. Ведь, при всей верности рационализму, они все же тешили себя иллюзией, что, хотя наблюдаемая реальность и не согласуется с таким подходом, мы все же можем надеяться, что скрытые параметры в будущем себя все-таки непременно проявят. Это сродни надежде на то, шутил Бор, что, возможно, однажды 2 × 2 будет равно 5, поскольку финансово мы только выиграем от этого. Как же можно отказаться от такой иллюзии? Вполне по-марксистски, Вернер Гейзенберг называл эту веру идеологической надстройкой. Упрямство, с которым финансовые институты и финансовая теория не торопятся отказываться от своих фантазий и своей идеологической надстройки, является поистине удивительным.
Вместе со сравнительно прозрачными отсылками к Жижеку читатель обнаружит в книге и обращение к философии Мартина Хайдеггера. Несмотря на использование канонического перевода «Бытия и времени» Владимира Бибихина, пассажи, приводимые в книге, могут, скорее, напугать читателя. В то же время, мне кажется, они служат важной перформативной функции – порой при чтении смысл может рассыпаться, ускользать, прятаться, но иногда подобный опыт является очень ценным. Апологетом такого подхода был Лакан, в этом смысле строго следующий Фрейду. Лакановская же эпистемология вобрала в себя и хайдеггеровские идеи, и новый взгляд на устройство бытия, который предложил Гейзенберг со своим принципом неопределенности. Жижек же, как и Бьерг, не во всем согласны с подобным подходом. Тем не менее представляется разумным прислушаться к мнению Лакана, что не стоит понимать все слишком быстро, ибо так ничего нового мы не узнаём, а лишь подтверждаем то, что и так в нас содержалось: предубеждения, заблуждения, иллюзии. Непонимание, столкновение с тем, что не имеет смысла, с нонсенсом, может быть для узнавания намного продуктивнее. И кто знает, возможно, вместо миллионов, получение которых сулят книжки по персональным финансам, нам окажется важнее узнать то, о чем повествует открытая вами книга.
Константин Стобород
Вступление: Seinsvergessenheit и деньги
Эта книга о том, как делаются деньги. Выражение «делать деньги» имеет два значения. Первое, и самое очевидное, относится к обороту и распределению денег в мире. Когда кто-то начинает рабочий день с заявления: «Время делать деньги!», – на самом деле имеется в виду: «Давайте присвоим некое количество денег, уже обращающихся в экономике». Но если воспринимать выражение буквально, то речь идет о процедуре, в результате которой деньги возникают и вводятся в экономику.
В первом случае процесс делания денег – это то, о чем многие часто думают. «Где бы взять денег?» Подобный вопрос время от времени приходится задавать себе почти всем. Для одних – это вопрос выживания. Им нужно достать деньги, чтобы купить еды и заплатить по счетам. Для других – это экзистенциальный вопрос, определяющий человека и его место в устройстве общества. Для большинства же из нас – это отчасти вопрос выживания, а отчасти – определение идентичности.
Во втором и более буквальном смысле делание денег – это то, о чем мало кто задумывается. Откуда деньги берутся? Как они появляются в мире? Кто создает деньги, используемые нами в экономических отношениях? Такого рода вопросам, кажется, уделяется довольно мало внимания, учитывая, насколько важны для нас деньги при современном капитализме. Согласно Хайдеггеру, сложнее всего мыслить и понимать те вещи, которые нам близки, которые мы принимаем за данность. Обыденность предмета мешает рефлексии и выработке спекулятивных суждений, необходимых для более глубокого понимания этого предмета. Вот, например, язык. Язык – настолько естественная часть нашего существования, что даже дети знают, как им пользоваться. Тем не менее едва ли кто-то может утверждать, что полностью понимает, что такое язык на самом деле. Такой же парадокс с деньгами. Мы применяем их каждый день. Деньги – один из ключевых компонентов многих наших взаимодействий с другими людьми и восприятия вещей вокруг нас. При этом сущность денег по большей части берется как данность.
Этот факт ощущается не только когда отдельные люди в повседневной жизни имеют дело с деньгами, но и в нашем коллективном политическом воображении. Критическое экономическое положение, складывавшееся в 2007–2008 годах, по мере того как все больше американских домовладельцев становились банкротами (банки и финансовые институты истощали свои ресурсы, что в итоге привело к разорению банков Bear Stearns и Lehman Brothers), тут же окрестили «финансовым кризисом». Такое название можно, конечно, воспринимать как отражение того факта, что тревожные события действительно разворачивались на финансовых рынках и в крупнейших финансовых институтах, однако само название «финансовый кризис» предполагает определенный взгляд на события и возможные пути решения. Во-первых, термин «финансовый» намекает на то, что критическое положение сложилось из-за того, как в экономике были оценены действия и активы, и из-за того, как распределялся капитал для их финансирования. Во-вторых, термин «кризис» предполагает, что такое положение являлось исключительным случаем отклонения от нормы. Кризисы можно преодолеть и вернуться к нормальному положению вещей.
Когда мы воспринимаем ситуацию как финансовый кризис, это предлагает нам искать объяснение возникших проблем в том, как отдельные лица и институты делали деньги на финансовых рынках. Банкиры жадны и аморальны, финансовые модели не соответствуют экономической действительности, те, кто должен следить, наивны, коррумпированы либо и то и другое вместе, и комбинация этих трех факторов приводит к эксплуатации обычных людей, которые, в свою очередь, не могут умерить свое избыточное потребление, ставшее возможным благодаря дешевому кредиту. Прибегая к такому объяснению, мы размышляем в категориях первого значения выражения «делать деньги». Хотя такие толкования отчасти верны, они отвлекают нас от второго смысла этого выражения, относящегося к более фундаментальному вопросу о происхождении денег в современном капитализме.
Хайдеггер дает нам концепции, с помощью которых можно провести философское разграничение между двумя смыслами выражения «делать деньги». В центре его философствования мы видим онтологическое различие между сущим (Seiende) и бытием (Sein). Когда что-то исследуется как сущее, к нему подходят как к отдельной сущности среди прочих сущностей. В таком случае задача состоит в определении свойств, отделяющих сущее от других сущих, и изучении их взаимодействия. Исследования определенных сущих выстроены вокруг вопросов типа «Что есть Х?» Такие вопросы могут включать вопросы: «Что есть человек?» (он рационален, он – животное, он морален? и т. д.); «Что есть мир?» (он реален, он – идея, он познаваем? и т. д.).
В отличие от подобных вопросов, исследования бытия имеют дело с последствиями того факта, что что-то есть; их интересует значение глагола «быть». Исследования такого типа не формулируют вопрос как «Что есть X?», а вместо этого спрашивают: «Как есть Х?» В «Бытии и времени» «Х» из вопроса – это человек (das Man), но, чтобы не обращаться с человеком просто как с сущим, Хайдеггер использует понятие Dasein, обозначающее «быть» человека. (Dasein стоит просто понимать как «здесь-бытие», но этот термин обычно не переводят с немецкого
[1].) Поэтому, когда Хайдеггер исследует бытие Dasein, важно отметить, что внимание сконцентрировано на бытии, а не на Dasein. Исследование фокусируется на том, что значит «быть». То, что интересует Хайдеггера, – это устройство бытия Dasein.
