В случае с деньгами мы обнаруживаем схожую двусмысленность. Самое очевидное понимание денег предполагает рассматривать их как название для монет и банкнот, которые мы носим в кошельке. В то же самое время мы также можем понимать под деньгами особую форму бытия, относящуюся к определенному сущему. Когда группа людей играет в покер, пластиковые фишки в игре берут на себя форму бытия денег. Когда игра завершена, а выигрыши с проигрышами конвертируются в обычную наличность, фишки перестают быть деньгами. В этом смысле мы можем говорить скорее о «деньго-бытии», чем о деньгах.
Определенное бытие денег характеризуется определенной конфигурацией различия между стоимостью и ценой. В хайдеггеровском анализе онтологических различий мы увидели, как различие между бытием и сущим размывается, когда применяется к самому Dasein. Похожее онтологическое свойство относится к деньгам. Деньги одновременно являются источником отличия стоимости от цены и точкой, где это отличие стирается.
Мы находим схожие мысли у Жижека, а именно в его теории субъекта. Как мы уже заметили, Жижек дает описание субъекта как состоящего из фундаментальной нехватки. Постоянное желание заполнить эту лакуну является тем, что движет желанием субъекта. Жижек также называет субъект расщепленным субъектом. В связи с этим в замысловатой системе лакановских обозначений субъект получил символ $. Далее мы будем использовать эту теорию для анализа денег.
Концепция расщепленного субъекта отсылает к позиции субъекта как посредника между реальным и символическим порядком. Жижек объясняет:
…субъект не включен в символический порядок напрямую: он включен как сама точка, в которой означивание терпит крах. Известное возражение Сэма Голдвина, столкнувшегося с неприемлемым деловым предложением – «Включите меня из!», – превосходно выражает этот промежуточный статус отношения субъекта к символическому порядку между прямым включением и прямым исключением…
[110]
Понятие расщепленного субъекта может быть проиллюстрировано тем, как мы обычно думаем о себе как о личности. Индивидуальность
[111] предполагает целостность, неделимость. Мы говорим о себе как о такой целостности все время: «я не люблю сыр», «я живу в квартире», «я должен тебе 500 долларов» и так далее. Мы полагаем существование самости, из которой происходят наши чувства, предпочтения, мнения и так далее. Знаменитый парадокс лжеца является парадоксом именно потому, что противоречит этому ощущению себя как целостности. Парадокс состоит из простого утверждения «я лгу» и зиждется на двойной позиции личности в утверждении. Говорящий присутствует и как объект утверждения, то есть лицо, к которому утверждение относится, и как субъект утверждения, то есть как источник высказывания. Парадокс возникает из-за того, что личность двух позиций не идентична. Если утверждение истинно, говорящий – лжец, что опровергает утверждение, и наоборот. Парадокс лжеца противоречит сам себе в двух отношениях: утверждение противоречит само себе, но также парадокс противоречит самой идее себя как чему-то целостному.
Жижек отталкивается от совершенно противоположного взгляда на субъект. У него субъективность является не целостностью, а наоборот – продуктом непреодолимого разрыва. Человек встраивается в символический порядок, когда он или она обретает определенную позицию в социальной структуре общества. Ритуал присвоения человеку имени символически фиксирует это встраивание. Когда человек встроен в структуру символического порядка, эта структура также создает условия возможности осознанного представления о самом себе. Это идея Фуко о том, что субъективность является социально сконструированной, которая стала центральным элементом доминирующих теорий социального конструирования личности.
Жижек порывает с этими теориями, когда настаивает, что встраивание человека в социальный порядок всегда является незавершенным. Субъект действительно будет идентифицироваться с символическими обозначениями, приписанными ему символическим порядком; я буду определять себя как мужчина, датчанин, отец, налогоплательщик и так далее. Но в то же время моя идентификация с этими обозначениями отмечена чувством ложного распознавания. Как было замечено в первой главе, даже если получилось бы составить полный список всех моих символических обозначений, у меня бы все равно осталось чувство, что я «больше, чем это». Данное чувство является составным жижековского понимания субъективности.
Смысл не в том, что за пределами сферы нашей символической идентичности существует какое-то внешнее ядро истинной субъективности. Это ошибка, совершаемая нейробиологическими концепциями субъективности, которые располагают субъективность в материальности мозга. Ровно так же как человек, столкнувшийся с полным списком его или ее символических обозначений, будет настаивать на том, что является «большим, чем это», человек, столкнувшийся с отсканированным в реальном времени изображением его или ее мозга, будет настаивать на том же. Субъективность не может быть сведена ни к символическому порядку, ни к порядку реального. Скорее, субъективность является разрывом, их разделяющим.
Жижек также говорит о формировании субъективности как о «разотчуждении». Субъективность испытывается, когда человек хотя бы чуть-чуть распознан ложно, когда соответствие социальным идеалам и нормам, выраженное через символический порядок, слегка дает сбой. Это производит чувство «что-то не то», проявляющее себя в действиях индивида, которые не могут быть выведены из символических предпосылок конкретной ситуации. Жижек использует одну из шуток братьев Маркс, чтобы проиллюстрировать эту мысль: «Вы напоминаете мне Эмануэля Равелли». – «Но я и есть Эмануэль Равелли». – «Так вот почему вы на него так похожи!»
[112]
В этой шутке есть утверждение несоответствия между символическим мандатом субъекта – обозначением субъекта именем Эмануэля Равелли – и реальным присутствием человека, обозначенного как Эмануэль Равелли. Именно в этом минимальном разрыве между неполным обозначением и реальным присутствием субъекта и проявляет себя субъективность. Недостаточность символического порядка открывает пространство воображаемых проекций субъекта на его или ее собственную субъективность.
Ранее, в духе Хайдеггера, я предложил, что вместо типичной постановки вопроса «Что есть деньги?» мы должны структурировать наше исследование вокруг вопроса «Как есть деньги?» Предварительный ответ на этот вопрос может быть смоделирован на теории расщепленного субъекта Жижека: бытие денег состоит в образовании разрыва между стоимостью и ценой товаров, даже если этот разрыв поддерживается различными фантазийными проекциями, которые превращают деньги в ценный объект. Для того чтобы увидеть, что это значит, мы должны начать с изучения связи между деньгами и золотом.
Делая деньги из золота
Обычный способ размышлять о деньгах предполагает понимание денег через какую-то версию товарной теории денег. Эта теория утверждает, что современные деньги эволюционировали из определенного вида товара – обычно золота или некоего другого драгоценного металла – который был в какой-то момент выбран на роль денег. В результате финансового кризиса 2007–2008 годов некоторые комментаторы, скептично настроенные в отношении нашей текущей денежной системы, советовали вернуться к золотому стандарту. Финансовый кризис представлялся симптомом отрыва денег от материальной базы, и возврат к золоту виделся способом восстановить эту связь. Это предложение взывает к товарной теории денег и иллюстрирует то, как золото стало означать вещественность в мире денег. Однако при более детальном рассмотрении выясняется, что золото вовсе не что-то конкретное.
