Процентные ставки, по которым банки могли привлекать средства, стали функцией доверия к конкретным именам на межбанковском рынке, вне зависимости от цены, по которой власти предлагали средства ‹…› Нехватка доверия между банками фактически начала делать центральный банк системным центральным контрагентом для частных банков и центральным посредником на денежном рынке. Вместо того чтобы выдавать друг другу займы, они регулировали свою ликвидность, беря в долг у центрального банка и занимая ему
[212].
В этой ситуации идеология, скрывающая ту разницу между фидуциарными и кредитными деньгами, что обеспечивает обмен по номиналу, размывается. Вместо общей межбанковской ставки процента кредит теперь торгуется по разным ценам, в зависимости от «конкретного имени» эмитента. Кризис обнажает разницу между кредитными деньгами коммерческих банков, стоимость которых в конечном счете зависит от возможности выпускающего банка их погасить, и фидуциарными государственными деньгами, стоимость которых обеспечена существованием и мощью государства.
Обратившись к идеям Джорджо Агамбена, мы можем охарактеризовать природу межбанковского денежного рынка как «зону неразличимости»
[213]. Различие между государством и частными банковскими агентами стирается точно так же, как стирается граница между кредитными и фидуциарными деньгами на межбанковском рынке. Межбанковский рынок – это место, где частные агенты торгуют ликвидными активами с целью извлечения прибыли. Но в то же время это и рынок, где центральный банк играет ключевую роль, используя свою монополию на выпуск фидуциарных денег от имени государства. Эта монополия не только используется для обслуживания интересов частных банков; она даже подрывает свое собственное значение, наделяя частные банки де-факто возможностью выпускать кредитные деньги, которые функционируют как будто они настоящие, фидуциарные. Когда центральный банк распространяет на частные банки такие привилегии, как доступ к дисконтному окну (заемным средствам, предоставляемым центробанком), гарантии кредитора последней инстанции и страхование вкладов, разница между государственными и частными рыночными агентами становится чрезвычайно размытой.
Вероятно, наиболее наглядным примером является Федеральный резерв США. Федеральным резервом по факту владеют частные банки, которые составляют американскую банковскую систему, хотя его действия, по идее, находятся под контролем и наблюдением со стороны конгресса. Федеральный резерв описывает свой статус следующим образом: «независимый орган внутри правительства»
[214]. Двусмысленность этой фразы, возможно, лучше всего интерпретировать как симптом того, что политическая роль Федерального резерва является предметом непрекращающейся борьбы и отнюдь не тривиальна. Или же, как сформулировал один критик: «Федеральный резерв США не более федеральный, чем Federal Express
[215]».
Агамбена интересуют правовые парадоксы, связанные с чрезвычайным положением. Когда суверен объявляет чрезвычайное положение, он использует свою законную власть, чтобы приостановить саму власть закона:
Если особенностью чрезвычайного положения является приостановление (полное или частичное) правопорядка, то как подобный перерыв может по-прежнему осмысляться в рамках правовой сферы? Как аномия может быть вписана в юридический порядок? И если чрезвычайное положение, напротив, есть лишь ситуация, фактически чуждая или противоречащая закону, тогда почему установленный порядок содержит лакуну именно в том, что касается принятия решения о чрезвычайном положении? И в чем заключается смысл этой лакуны?
В действительности чрезвычайное положение располагается не вне и не внутри правопорядка, а проблема его определения связана прежде всего с порогом, или зоной неразличимости, где внешнее и внутреннее не исключают друг друга, а сливаются в одно
[216].
Взаимодействие между центральным банком и коммерческими банками на межбанковском денежном рынке – это непрекращающийся процесс переговоров и координации способности создавать деньги. С одной стороны, суверенное государство обладает совершенно определенной монополией на способность создавать новые деньги. С другой стороны, его монополия де-факто передана в руки частных агентов, выпускающих кредитные деньги, которые функционируют просто как деньги. Агамбен называет то место, где закон открывает возможность приостановки собственного действия в условиях чрезвычайного положения, «лакуной». В денежной системе, по всей видимости, центральный банк является институтом, олицетворяющим эту лакуну. Центральный банк – это место, где государство использует свою суверенную власть для создания новых денег, чтобы дать возможность создавать новые деньги сети частных банков. Когда система создания кредитных денег частными банками находится под угрозой, центробанк прибегает к исключительным мерам, чтобы обеспечить выживание системы. Нынешний период финансового и денежного кризиса дает множество подтверждений этого факта. Среди них случаи, когда центральные банки выступают в роли кредиторов последней инстанции для того, чтобы спасти банки, испытывающие финансовые затруднения. Для этого они могут повысить предложение ликвидности на рынке через покупку безнадежного долга («проблемные активы») или дать доступ к заемным средствам центробанка (приоткрыть дисконтное окно) даже инвестиционным банкам. В терминах Агамбена действия центробанка и функционирование межбанковского денежного рынка «связаны прежде всего с порогом, или зоной неразличимости», где создание государственных денег и создание кредитных денег «не исключают друг друга, а сливаются в одно».
Влезем через дисконтное окно
Возникновение эффективных систем кредитных платежей и межбанковских денежных рынков снижает спрос на наличные и резервы центробанка, что устраняет практические ограничения на возможность коммерческих банков создавать кредитные деньги. Однако эту возможность ограничивают не только они. Правительства и центральные банки принимают различную политику и юридические требования в отношении частных банков с целью контролировать предложение денег. Такие меры включают рационирование кредита, нормирование обязательного резерва и изменения учетной ставки. В том же году, когда произошел крах Бреттон-Вудской системы, Банк Англии объявил реформу конкуренции и кредитного контроля 1971 года – реформу банковской системы Соединенного Королевства. Целью реформы было стимулировать конкуренцию внутри банковского сектора Соединенного Королевства не только между разными банками, но также между банками и другими агентами в финансовом секторе
[217]. Реформа конкуренции и кредитного контроля была лишь крошечной частью куда более комплексной тенденции к дерегулированию и либерализации – и, по факту, также финансиализации и глобализации – банковских секторов наших экономик. Эта реформа особенно примечательна, однако, тем, что включала набор мер, свидетельствовавших о более общем сдвиге в банковской политике сопоставимых западных стран. В этом смысле мы можем рассматривать реформу как симптом более широкого парадигматического сдвига.
