Хотя центральные банки считают, что их роль заключается в решении более широкого диапазона вопросов банковской политики, судя по последним четырем десятилетиям может сложиться впечатление, что основной задачей центробанка является регулирование инфляции
[227]. Растущая популярность монетаризма в политике центрального банка после краха Бреттон-Вудской системы предполагает любопытный парадокс. Хотя на никсоновский шок и закрытие «золотого окна» можно посмотреть как на кульминацию постепенного отделения стоимости денег от товарного стандарта, основная предпосылка монетаризма заключается в том, что деньги подчиняются общим законам спроса и предложения, применимым к обычным товарам. Таким образом, парадокс внедрения монетаристской политики центрального банка после краха Бреттон-Вудса, согласно Греберу, заключается в том, что:
даже несмотря на то, что деньги больше не основывались на золоте или любом другом товаре, правительство и центральный банк в первую очередь должны тщательно контролировать денежное предложение и действовать так, как если бы деньги были редким товаром. Пусть даже финансиализация
[228] капитала означала, что большая часть денег, вложенных в рынок, вообще никак не была связана с производством и торговлей и превратилась в чистую спекуляцию
[229].
Центральные банки разрабатывают свои политики на основании теории, которая настаивает на том, что даже в мире, где большая часть денег является электронными кредитными деньгами, обращающимися на глобальных и виртуальных финансовых рынках, деньги все равно, в общем-то, ведут себя как если бы они были товаром. При таких обстоятельствах, вероятно, неудивительно, что финансовый кризис 2007–2008 годов и последовавшее кредитное сжатие оказались сюрпризом для большинства творцов монетарной политики. Исходя из своего опыта работы в системе центрального банка, Дэвис и Грин замечают:
Поразительно, что обсуждения монетарной политики в последнее десятилетие и даже дольше, по большей части почти ничего не сообщили о том, что происходит в финансовой системе и как это сказывается на инфляции и на деловой активности. Хотя раньше внимание было направлено на контроль кредита или денег, дискредитация таргетирования кредитной экспансии или денежных агрегатов в качестве прямого пути к стабильности цен, похоже, привела к тому, что анализ движения средств как внутри агрегата, так и между секторами (то, чем занималась аналитика некоторых центральных банков еще несколько десятилетий назад) практически исчез из виду ‹…› Даже не так давно, в 2006 году, можно было прочесть размышления уважаемых сотрудников центрального банка о проведении монетарной политики, в которых вообще не упоминался тот факт, что финансовая система способна как-то влиять на экономику и наоборот
[230].
Принятие монетаризма на вооружение центральными банками ведет к режиму монетарной постполитики. Постполитика, согласно Жижеку, – это «режим, самолегитимация которого является насквозь “технократичной”, подающей себя в качестве компетентного администрирования»
[231]. Это определение вполне совпадает с тенденцией образования независимого центрального банка, которая в последние годы так усилилась, что заговорили о «настоящей революции»
[232]. Выходит, что управление запасами денег в суверенном национальном государстве – настолько простая задача, что и беспокоиться нечего о том, чтобы отдать ее на откуп независимым организациям, населенным технократами, чье поведение, в отличие от обыкновенных государственных учреждений, контролируется демократически выбранными лицами лишь в ограниченном объеме. Как только таргетирование (или контроль уровня) инфляции определяется в качестве основной задачи центробанка, ее реализация – всего лишь вопрос технократического управления. В США же задача настолько проста, что с ней справится даже организация, являющаяся частью частной банковской системы.
От кредитных денег к посткредитным
В этой главе я обозначил четыре аспекта трансформации денежной системы после краха Бреттон-Вудса: сложные системы кредитных платежей позволяют банковскому кредиту обращаться в качестве средства платежа без необходимости обменивать его на наличные. Эффективный межбанковский рынок помогает коммерческим банкам производить между собой взаимозачеты платежей при минимальных требованиях к объему денег центробанка и наличности. Дерегулирование банковского сектора снижает требования закона к объему наличных и других ликвидных активов в резервах коммерческих банков. Переход от кредитного рационирования к варьированию учетной ставки в качестве основной цели политики центрального банка устраняет политически обусловленные ограничения на предложение кредитных денег. Я утверждаю, что все эти тенденции свидетельствуют о монетарном парадигматическом сдвиге в сторону режима посткредитных денег. Количественная сторона этого сдвига отражена на графиках 1–4, которые показывают экспоненциальный рост отношения кредитных денег к фидуциарным. Однако это не только количественный, но и качественный сдвиг.
Мы можем понимать этот сдвиг как изменение отношений между созданными государством фидуциарными деньгами и кредитными деньгами частного банка. Проще всего думать о кредитных деньгах как о простой символической репрезентации другой формы денег – фидуциарных. Представление такого типа мы обнаруживаем в модели денежного мультипликатора. В данной модели изначальный кредит создается, когда клиент кладет в банк 1000 евро наличных фидуциарных денег. Иными словами, кредит вкладчика в банке формируется, когда банк берет у него в долг эту сумму фидуциарных денег. Кредит является символическим олицетворением того, что банк «держит» для клиента реальные наличные. Далее банк ссужает 800 евро наличных. Кредит в 800 евро, записанный в бухгалтерии банка, является символическим олицетворением того факта, что заемщик теперь «держит» реальные наличные, которые на самом деле принадлежат банку. Заемщик несет эти деньги в свой банк и этим создает еще 800 евро кредитных денег. Эти деньги затем выдаются в кредит другому клиенту, и, как мы увидели, данную процедуру можно повторить неоднократно, каждый раз создавая дополнительное количество кредитных денег в виде банковских депозитов.
Чтобы осмыслить этот процесс с философской точки зрения, мы вернемся, уже в третий раз, к сдвоенной концепции реального у Жижека:
Сначала Реальное – это невозможное твердое ядро, недоступное нам напрямую; мы можем подобраться к нему лишь через множество символических вымыслов; виртуальных образований. Затем само это твердое ядро оказывается чисто виртуальным, не существующим на самом деле, тем X, который может быть реконструирован лишь задним числом из множества символических образований, которые и есть «все, что существует на самом деле»
[233].
