В одном радиоинтервью бывший трейдер Сатьяжит Дас сделал емкое замечание: «Долг – это кислород финансиализации». Оно отсылает к тому факту, что торги на финансовых рынках в значительной степени осуществляются с помощью заемных средств. Например, это может делаться с помощью усиленных инвестиций
[237], к которым мы еще вернемся. Суть в том, что масштабы финансиализации, которые мы наблюдаем последние сорок лет, вкупе с соответствующим экспоненциальным ростом финансовой торговли, стали возможными только благодаря неограниченному притоку кредитных денег. Создание этих кредитных денег, в свою очередь, стало возможным только через трансформацию банковской системы, описанную в предыдущей главе. Короче говоря, денежный парадигматический сдвиг в сторону режима посткредитных денег также создает условия для возможности финансиализации.
Однако причинно-следственные связи между созданием посткредитных денег и ростом объемов финансовых торгов также работают и в обратном направлении. В предыдущей главе я обозначил четыре тенденции, которые обусловили возможность создания посткредитных денег. Комбинация этих четырех тенденций позволяет банкам поставлять кредитные деньги в практически неограниченных количествах, до тех пор пока на них есть спрос по существующей цене. Если бы кредитные деньги были нужны только компаниям, которые хотят инвестировать в новые проекты, чтобы увеличить выпуск своего производства, спрос на них был бы ограничен возможностями роста производящей экономики. Если бы дела обстояли таким образом, мы бы, скорее всего, не увидели такого невероятного роста предложения кредитных денег. Однако спрос на кредитные деньги в современном капитализме не ограничен инвестициями в производство. Большая часть создаваемых денег используется для деятельности, чья производственная составляющая вызывает вопросы. Она включает в себя простое потребление, а также спекуляцию на финансовых рынках – как раз то, на чем мы здесь сконцентрируемся. Один образ финансовых рынков предполагает, что они помогают перенаправить избыточный капитал в экономике в сторону тех инвестиционных возможностей, что являются самыми производительными, а следовательно и самыми прибыльными. Хотя это, конечно же, всего один из аспектов финансового рынка, представляется обоснованным заметить, что он содержит элемент спекуляции, не относящейся к производству. Различие между инвестированием и спекулированием находится в центре дискуссий о финансовых деривативах. Мы еще вернемся к этому вопросу.
Сейчас же будет достаточно заметить, что рост объемов финансовых рынков также ведет к росту спроса на кредитные деньги, поскольку финансовые торги осуществляются преимущественно с помощью кредитных денег. Торги на финансовых рынках имеют отношение не только к распределению и обращению существующих денег. По мере того как растут объемы торгов, сами финансовые рынки создают свой собственный спрос на то, чтобы появилось большее количество денег для обслуживания рыночных трансакций. Это не только означает, что долг и кредитные деньги являются кислородом финансиализации, но и что рост объемов финансовых торгов также ведет к финансиализации самих денег. В этой главе мы увидим, как эта финансиализация денег затрагивает не только цену денег, как в случае цен на товары, валютных курсов и процентных ставок, но даже саму природу денег. Непропорциональный объем и власть финансовых рынков относительно суверенных национальных государств и относительно производителей и потребителей реальных товаров означает, что на этих рынках решается сам вопрос «Что есть деньги?»
Существует два основных аспекта общего анализа финансовых рынков и более конкретного анализа финансовых деривативов, который последует далее. Первый относится к формированию цен на деньги на финансовых рынках. Второй – к изменению в самом образовании денег, ставшему результатом финансиализации. С точки зрения Хайдеггера, переход от первого ко второму аспекту означает переход из онтической сферы в онтологическую. Идея заключается в том, что не только рынки деривативов влияют на ценообразование денег; растущие объемы означают еще и трансформацию в онтологическом устройстве (то, что Хайдеггер называет Seinsverfassung) денег. Брайан и Рафферти делают похожий сдвиг, когда выходят за рамки дискуссии о спекулировании и хеджировании и вместо этого ставят вопрос о том, не являются ли сами по себе деривативы совершенно новой формой денег
[238]. Несмотря на то что я согласен со сменой методологического направления в их исследовании, я хочу предложить другую интерпретацию значения деривативов для онтологии денег. Деривативы не образуют собой новой формы денег, пусть и являются важнейшим компонентом в новой системе создания денег. Хотя нам стоит быть осторожными с тем, насколько сильно мы заимствуем терминологию Хайдеггера в нашем изучении денег, – поскольку эта терминология была изначально предназначена для исследования Dasein, – представляется заманчивым концептуализировать деривативы в качестве экзистенциала в «бытии-в-мире» денег в современном финансовом капитализме. Хайдеггер разворачивает свое исследование смысла бытия как исследование отношения между бытием и временем: «Исходная онтологическая основа экзистенциальности присутствия [Dasein] есть однако временность»
[239]. Ключевой точкой в исследовании является то, что Dasein образуется как бытие-к-смерти
[240].
Как мы уже видели, деривативы конструируются в процессе своеобразного взаимодействия прошлого, настоящего и будущего. Деривативы выражают текущую цену, отражающую определенное ожидание будущего, которое является производной прошлой волатильности базового актива. По мере того как эти инструменты начинают играть все более центральную роль в функционировании финансовых рынков, где определяется предложение и цена денег, они меняют и временной горизонт самих денег. Переводя Хайдеггера в контекст изучения денег, мы можем сказать, что «исходная онтологическая основа экзистенциальности денег есть, однако, временность». Это означает, что изменение временного горизонта самих денег, созданное распространением торговли деривативами, является изменением онтологии денег как таковых.
1 200 000 000 000 000 $
Если коллапс Бреттон-Вудса обозначил конец одной определенной денежной парадигмы, то после него свершилось другое событие, обозначившее начало новой парадигмы. Таким событием стало основание рыночных институтов для торговли финансовыми деривативами. В 1972 году Чикагская товарная биржа открыла рынок валютных фьючерсов, а в 1973-м Чикагская торговая палата начала организованные торги опционами на покупку акций
[241]. Открытие этих двух рынков можно считать институциональным дополнением к тем инновациям в финансовой теории, что я описал во второй главе. Блэк, Шоулз и Мёртон нашли способ рассчитывать цену опциона, и теперь появилось место, где можно систематически торговать этими финансовыми продуктами. Идея организованной торговли деривативами сама по себе не была новой. Начиная с XIX века на обеих этих биржах торговались фьючерсные контракты на различные сельхозпродукты и другие физические товары. Новизна идеи состояла в создании деривативов, у которых базовыми активами были не физические товары, а сами финансовые продукты.
