Похожим с Ротшильдом образом высказывался промышленник Генри Форд: «Это очень даже неплохо, что люди не понимают, как работают наша банковская и монетарная системы, в противном случае, думаю, уже завтра была бы революция». Смена промышленного капитализма на финансовый – не просто изменение способа извлечения прибыли и эксплуатации. Это существенно влияет на наши представления о возможности революции. Целью данной книги не является обсуждение того, хорошая ли вещь революция или нет. Несложно показать, как финансиализация капитализма и доминирование посткредитных денег создали массу проблем по всему миру. А вот продемонстрировать, что революция – непременно лучший способ их решить, совсем не так просто. Революции могут быть прекрасны, но очень часто они в то же время и отвратительны. Однако, если отбросить наше отношение к революции, стоило бы подумать и представить, как бы она могла выглядеть в современности.
Переход от промышленного капитализма к финансовому не означает, что он сопровождается устранением классовых противоречий. В марксистском анализе классовая позиция определяется отношением субъекта к средствам производства. Капиталисты – это те, кто владеет средствами производства и контролирует их, у рабочего же класса нет ничего, кроме его рабочей силы, которую он вынужден продавать капиталистам. Финансовый вариант капитализма отличается тем, что присвоение богатства и прибыли происходит не только и не столько через производство и продажу товаров. С приходом парадигмы посткредитных денег сам процесс создания денег и обеспечения их обращения стал весьма выгодным и важным бизнесом. Это создает ось классовых противоречий, дополняющую классическое марксистское разделение на работника и капиталиста. Эволюция экономики, в значительной степени построенной на кредитных деньгах, привела к постепенной передаче привилегии создавать деньги в руки частных банков. В результате получается, что, когда эти деньги пускаются в обращение на финансовом рынке, прибыль, созданная в производственном секторе экономики, распределяется и присваивается теми агентами, которые занимают на этом рынке выгодное положение. Таким образом, в условиях современного финансового капитализма, классовая позиция определяется позицией субъекта относительно инфраструктуры, где заемные средства создаются и вращаются. Этот критерий в конечном счете и разводит два класса: должников и кредиторов. Кредиторы – правящий класс, а должники потенциально могут стать классом революционным.
Четко выделить и мобилизовать революционный класс должников, безусловно, очень сложно из-за того, что большинство людей одновременно и должники, и кредиторы. Нередки случаи, когда человек является должником, имея ипотечный кредит и банковский заем, и в то же время является кредитором в силу наличия у него банковского депозита и сбережений на пенсионном счету, которые инвестированы в акции или облигации. Более того, государства, выступающие в роли крупнейших должников, искажают картину еще больше, поскольку неясно, кто на самом деле обязан возвращать огромные долги, накопленные такими государствами, как США, Италия, Греция и другими. На это Маркс, конечно, возразил бы, что размывание классовых границ – лишь временное явление и классовые интересы будут становиться все более четкими по мере того, как история начнет приближаться к развязке в виде революции.
Определяющая привилегия, которой наделен класс кредиторов, – это не просто способность делать деньги, а способность делать деньги просто за счет создания денег. Большинство денег сегодня выпускается как долг. Однако это не значит, что любой долг – это деньги. Многие сегодня могут взять заем и таким образом создать долг. При этом далеко не все могут создать долг, который будет работать как деньги. Вообще-то это специальная функция банков. В религиозном обществе священники находятся на особом положении, поскольку их слова совпадают со словами Бога. В посткредитном капитализме банки тоже на особом положении, поскольку их долг является деньгами. Кредит, выпускаемый ими, принимается всем экономическим сообществом и поэтому сразу же начинает работать как деньги. Принципиальная разница между классом кредиторов и заемщиков связана с этой возможностью создавать деньги. Кредиторы могут создавать деньги сами, или по крайней мере они находятся в такой ситуации, что могут получать выгоду от создания денег. А вот должники не способны создавать деньги. Поэтому им нужно платить деньги за пользование деньгами. В самом простом виде деньги платятся в виде процентов по займу. Проценты по займу можно рассматривать как некий налог, который заемщик платит за пользование монетарной системой. Сегодня большинство государств является чистыми должниками, и проценты, выплачиваемые ими банкам и частным инвесторам, составляют значительную часть их бюджетов. Таким образом, те обычные налоги, которые платят граждане, конвертируются в «налог», выплачиваемый государством за использование денег.
У Маркса прибавочная стоимость возникает, когда работник производит потребительскую стоимость сверх суммы, что выплачивается ему за вложенный труд. Эксплуатация возникает, когда эта прибавочная стоимость присваивается капиталистом. Работник вынужден участвовать в этом обмене труда на деньги, поскольку у него нет средств для того, чтобы заработать на своем труде самостоятельно. Похожим образом мы можем рассматривать процент как некую денежную прибавочную стоимость, символизирующую современный посткредитный капитализм. Кредитные деньги создают эту прибавочную стоимость, так как возвращать нужно сумму, превышающую капитал
[313]. Те, кто пользуется деньгами, должны участвовать в подобных трансакциях, поскольку сами создавать деньги они не могут. Даже если определенный пользователь денег не будет влезать в долги, накопив нужное ему количество денег, кто-то в монетарной системе все равно выплачивает процент по займу, который и создал изначально эти деньги. Даже если пользователи денег по отдельности не станут ничего брать в долг, класс должников будет коллективно эксплуатироваться до тех пор, пока монетарная прибавочная стоимость будет присваиваться классом кредиторов – главным эмитентом кредитных денег.
Такие размышления о проценте как об источнике монетарной эксплуатации и как о налоге, который платят пользователи денег, конечно же, идут вразрез с тем, как мы обычно представляем себе процент. Это, безусловно, противоречит тому, как процент преподносится в дискурсе экономики мейнстрима. Обычно процент представляется в виде некой арендной платы, которую заемщик отдает кредитору за использование денег в течение определенного периода времени. В таком ключе процент – это компенсация, которую получает кредитор за то, что не может воспользоваться выданными деньгами в других целях, и за риск того, что заемщик не вернет долг. Хотя предшествующий анализ посткредитных денег, несомненно, намекает на своевременность пересмотра представлений о проценте, на данный момент задача состоит не в том, чтобы отвергнуть общепринятые понятия о проценте, а лишь в том, чтобы раскрыть дополнительное свойство денег, скрытое привычными представлениями. Давайте обратимся к небольшой аналогии.
Представьте, что слова появлялись бы в языке с правами собственности на них. Каждый раз, когда пользователь языка хочет употребить определенное слово, ему следует уплатить небольшую сумму настоящему «владельцу» слова – тому, кто первый его использовал. Подобное развитие событий звучит странно применительно к тому, как мы обычно рассматриваем язык, и большинство людей были бы возмущены попыткой нагреть руку на языке как таковом. Мы не думаем о словах в языке как о чьей-то собственности, а, скорее, как о коллективной системе смысла, разделяемой в обществе всеми, кто потратил время и силы на то, чтобы язык выучить. Создание нового слова возможно благодаря обилию уже имеющихся слов. Мы можем отдать должное человеку, которому пришла в голову идея нового слова, но в то же время понятно, что это произошло благодаря всей языковой системе. Поэтому бессмысленно облагать налогом использование слов.
