Исполнилась моя мечта. Эта удача – результат моего усердия и поддержки со стороны мамы и моих учителей и, да, педагогической строгости профессора Рауха тоже.
Годы спустя я стала его коллегой по Академии. Я узнала его лучше, лучше поняла. Я вышла замуж за Виктора и сказала Рауху однажды:
– Знаешь, Франтишек, твое пророчество не сбылось. Виктору вовсе не хочется слушать после обеда, как я играю на фортепьяно.
Это стало нашей постоянной шуткой.
14. Прага, 1989
ВЕЯНЬЕ ПЕРЕМЕН ощущалось в самом воздухе Европы в семидесятые-восьмидесятые годы, чего мы прежде и представить себе не могли. Одни перемены были к лучшему, другие – к худшему. Худшие – подъем терроризма, мишенями которого во многих случаях становились евреи и еврейские организации, особенно во Франции и Германии.
Синагоги и кладбища оскверняли, в школы кидали зажигательные снаряды. Часто мусульмане-джихадисты покушались и на американских туристов, поскольку арабо-израильские переговоры зашли в тупик. Руку джихадистов подозревали за многими из терактов.
Летом 1981 года меня пригласили в жюри конкурса клавесинистов в Париже. Мой друг Кристофер Хогвуд тоже входил в состав жюри, поэтому мне было приятно вдвойне. Виктор немного нервничал: за предшествующие годы в Париже произошло несколько терактов, и самой последней из мишеней стала синагога. Но я просила его не волноваться.
Первый день конкурса показался мне очень длинным, и, когда выступления закончились, мы с Хогвудом поторопились в отель «Интерконтиненталь», с видом на Тюильри. Там меня поджидала записка от одной знакомой музыкантки, приглашавшей на ужин. Кристофер уже лег, и я тоже позвонила отказаться, ссылаясь на усталость.
– Но вы могли бы просто выйти и выпить со мной кофе в вестибюле? – взмолилась она. – Вы же скоро уедете. Я боюсь, что у нас не получится повидаться.
Меня искушало желание встретиться с подругой, но я понимала, что мне нужен отдых. Я отказалась, а через некоторое время здание отеля содрогнулось от взрыва. Террорист оставил чемодан-дипломат с бомбой под столом в вестибюле, рядом с кафе, где мне предлагала встретиться подруга. Пострадало восемнадцать человек, и, когда постояльцев отеля эвакуировали, я спустилась вниз вместе со всеми и увидела, что помещение кафе разворочено и объято пламенем. А Кристофер на двенадцатом этаже спал, ни о чем не ведая, – его разбудили сотрудники отеля при эвакуации.
Я знала, как будет переживать Виктор, услышав о теракте, поэтому сама позвонила ему и сообщила, что со мной все в порядке:
– Мой ангел-хранитель никогда не сидит без дела.
Но были и перемены к лучшему в восьмидесятые, особенно в том, что касается политической обстановки в Восточном блоке. Даже Виктор поверил, что из этого, возможно, выйдет что-нибудь хорошее. Ветер перемен задул сперва из России, когда на сцене появился самый молодой из членов Политбюро Михаил Горбачев, человек, который изменил мир.
В первые годы пребывания на посту генерального секретаря, которым он был избран в 1985 году, он встречался с президентом США Рональдом Рейганом, положив конец холодной войне. После разъездов по западным странам он объявил о планах радикального обновления советской экономики и общественной демократизации – это называлось «перестройка» и «гласность». Он признавал, что его политика во многом вдохновлена Александром Дубчеком и Пражской весной. Политзаключенных выпустили на волю, печать получила больше свободы, было разрешено частное предпринимательство, а контроль партии ослаблен. В обращении к Генеральной ассамблее ООН Горбачев обещал вывести советские войска из Восточной Европы.
Потом, в марте 1989 года, в России прошли первые за семьдесят лет свободные выборы. Это отозвалось во всем мире, главным образом в соцстранах, например в Польше, где забастовки профсоюзной организации «Солидарность» также привели к первым свободным выборам с 1920 года.
Когда Горбачев объявил, что каждая страна должна найти свой собственный путь к социализму, настал черед Венгрии. Там я бывала много раз и туда меня послали выступать вскоре после окончания оккупации. Поэтому я стала очевидцем событий. Произошел замечательно мягкий переход к новой Венгерской республике, созданной в октябре 1989 года, тоже обещавшей провести свободные выборы. В Прагу потекли потоком немцы из ГДР, оттуда их отправляли в Венгрию или Австрию. Огромное количество народа двинулось на запад.
На один короткий миг мы увидели, на что похожа жизнь в республике поэтов и художников. Мы надеялись на то, что наша страна придет к демократии. Культурная жизнь уже обогатилась благодаря писателям-диссидентам – Вацлаву Гавелу и прочим. Стали доступными многие книги. Гавела много раз сажали в тюрьму, за ним постоянно наблюдала секретная полиция, вредившая ему, как могла.
Когда впервые с 1961 года официально открыли проход через Берлинскую стену, Гавел находился на свободе. Мы с Виктором смотрели по телевизору репортаж о том, как 9 ноября 1989 года открылись ворота, и через них и через проломы в стене, сделанные молотками и долотами, устремились в Западный Берлин беженцы.
Несколько месяцев мы прождали хотя бы экономических новшеств, но чехословацкая экономика обладала устойчивостью, и мы думали, что ничто всерьез не изменится, пока она не рухнет. Виктор узнал, что ведущие музыканты, писатели и художники пишут письма, требуя свободы и нового политического курса от режима. Это произвело эффект взрыва.
Мы оба отправились, как всегда, на работу, но потом дома Виктор сказал мне:
– Что-то происходит в стране. Студенты собираются провести марш и демонстрацию 17 ноября.
Это был Международный день студента в пятидесятую годовщину закончившейся кровопролитием студенческой демонстрации против нацистской оккупации. Уже прошли демонстрации на 28 октября, в день основания Чехословакии, и тысячи людей вышли на улицы, показывая пальцами букву V, знак победы, victory. Мы гадали, чем это все закончится, даже в воображении не представляя себе, что на самом деле произойдет.
Формально санкционированный марш 28 октября поначалу собрал не очень много народу – около 15 000 студентов. Когда он завершился, на улицах осталось три тысячи, скандировавших «Свобода!» и выкрикивавших имя Гавела. Они прошествовали на Вацлавскую площадь в сопровождении агентов тайной полиции, StB. Студенты сели, предлагая цветы и свечи полицейским и говоря: «Мы безоружны». Только после того как полиция набросилась на них с палками, нанося телесные повреждения сотням и арестовав множество демонстрантов, толпа рассеялась. Однако в последующие дни стало ясно, что протесты только начались.
Однажды вечером мне позвонил один из преподавателей Академии и сообщил, что студенты объявили забастовку и планируют занять кафе «Славия» в стиле ар деко напротив Национального театра. Он спросил, приду ли я помочь в руководстве ими, и я, конечно, согласилась. По телевизору представители властей призывали население к порядку, а премьер-министр лично гарантировал, что против гражданских не будет применено насилие. Но мало кто ему поверил. По-прежнему протестовать было опасно, но мы не думали об этом и дежурили посменно днем и ночью в кафе «Славия». Там всегда находились двое преподавателей, чтобы присмотреть за студентами, удостовериться, что у них есть еда и питье и что их положение нормальное. Студенты вели себя прекрасно, их акцию поддержали учащиеся университетов, сотрудники театра и актеры со всей страны, которые выходили на сцену и, вместо того чтобы играть спектакль, зачитывали призыв к общей забастовке 27 ноября.
