Там ничего этого нет.
Но я стараюсь не думать об этом. И стараюсь не думать о том, как это могло бы ощущаться: находиться за тысячи миль отсюда и скучать по Марице.
Если прошлое чему-то и научило меня, так это тому, что я – дерьмовый возлюбленный. В общении я ужасен. Я груб и прямолинеен. И не готов пока разорвать свой контракт с армией.
Именно поэтому я не могу ответить ей серьезно.
Я могу сказать ей, что скучаю по лакомствам, но не могу сказать, что, возможно, буду скучать по ней…
Сорок минут спустя мы останавливаемся возле обсерватории и ищем место для парковки.
– Наблюдение за звездами, капрал? – Она смеется, не разжимая губ, и качает головой, потом достает свой телефон, ставит его на беззвучный режим и сует обратно в сумочку. – Скажешь, что это неромантично?
Мы выходим из машины и встречаемся возле поцарапанного, помятого заднего бампера «Порше».
– Я так и знал, что ты до этого додумаешься.
Она идет рядом со мной, шлепая подошвами сандалий по узкой бетонной дорожке, и время от времени наши плечи соприкасаются.
– Просто держи руки при себе, и мы проведем милый неромантический вечер.
Мы направляемся внутрь обсерватории, я придерживаю дверь, пропуская Марицу и идущую за нами пару. Они одеты роскошно: на нем темно-синий костюм, на ней маленькое черное платье, в ушах у женщины сверкают бриллианты, рука мужчины лежит на ее талии, и, проходя мимо, он бросает мне короткое «спасибо».
Несколько минут спустя мы находим свободный телескоп, и я стою сзади Марицы, которая, слегка наклонившись, смотрит в окуляр.
– Ты просто должен взглянуть на Луну, – говорит она, жестом приглашая меня подойти поближе. – Просто с ума сойти, можно рассмотреть каждую мелочь!
Я тоже смотрю в телескоп, хотя вижу именно то, что ожидаю увидеть. Когда я был ребенком, один из моих братьев обзавелся маломощным телескопом. Он использовал его для того, чтобы подсматривать за соседскими девушками, когда те загорали, но я нашел прибору настоящее применение, рассматривая звезды и растительность в округе.
Но Луна всегда была моим любимым зрелищем.
Даже в наш дешевый телескоп она выглядела почти осязаемой, словно я мог потянуться вверх и коснуться ее, отломить кусочек от ее рыхлой поверхности.
– Какое у тебя любимое созвездие? – спрашиваю я Марицу.
Она выпрямляется, смотрит в ясное небо и выдыхает воздух сквозь приоткрытые ярко-алые губы.
– Не знаю… Большой Ковш?
– Большая Медведица, – поправляю я. – Это настоящее название.
– А я других и не знаю, – сознается она.
– Когда у тебя день рождения, Марица? – спрашиваю я.
– Четырнадцатого августа, а что?
Положив руку ей на поясницу, я привлекаю ее поближе к телескопу, потом наклоняюсь, заглядываю в окуляр и нахожу созвездие Льва.
– Нам повезло, – говорю я. – Взгляни.
Она, в свою очередь, наклоняется и смотрит, щуря глаз.
– И что я вижу?
– Видишь эту кучку звезд, которая выглядит, как кривая вешалка для одежды, из которой торчит маленький крючок?
– Да.
– Это Лев. Его не так-то легко найти в небе, но теперь ты его видишь.
Марица смотрит на созвездие еще некоторое время, потом делает шаг назад, поворачивается ко мне и прижимает руку к сердцу.
– Исайя, это очень мило, что ты показал его мне.
– Я не пытался сделать…
– Тихо. – Она отводит мою руку. – А когда твой день рождения? Я хочу увидеть твое созвездие.
Проведя большим и указательным пальцем от уголков рта к подбородку, я хмыкаю:
– Первое апреля. День Дурака.
– Ты шутишь!
– Нет, честно. – Я закатываю глаза: можно подумать, я не слышал этого уже миллион раз.
– Значит, ты у нас – кто?.. Овен?
Я киваю.
– Да, но в это время года созвездие Овна не увидишь. Его проще найти зимой, примерно в районе Рождества.
Марица смотрит на меня с безмолвным изумлением, широко раскрыв глаза.
– Вот это да, Исайя.
– Что? – Я сдвигаю брови.
– В тебе есть гораздо больше, чем ты показываешь. Всю неделю я думала, что, может быть, мне удастся слегка приоткрыть эту защитную поверхность твоей сути, а потом ты обрушиваешь на меня такое.
– Я ничего на тебя не обрушивал.
– Ты знаешь звезды и созвездия, и это так… глубоко, – говорит она. – И так клево. Ты не просто какой-то там накачанный красавчик-солдат.
Я смеюсь.
– Верно. Я – человек. Со своими интересами. Как и у всех остальных. Это не делает меня особенным.
Она склоняет голову набок.
– По моим меркам – делает. Ты особенный, Исайя. И странный. И сложный. И замечательный.
– Неважно. – Я совершенно не согласен со всем этим, но сейчас я не в настроении спорить с девушкой, которая считает, что она неизменно права относительно всего на свете.
– Надеюсь, ты никогда не изменишься.
– И не собираюсь, – заверяю я.
– Но если ты изменишься, надеюсь, это произойдет по причинам, которые сделают тебя счастливее, – добавляет она, вздыхая.
– Может, не будешь? – спрашиваю я. Ее лицо тускнеет.
– Не буду что?
– Быть такой слащавой и сентиментальной.
Она смеется.
– Поверь мне, ты еще не видел слащавых и сентиментальных девиц. Впрочем, то, что мы сейчас тут и смотрим на звезды, просто настраивает меня на философский лад, что-то в этом духе. Это ты виноват. Ты притащил меня сюда, так что и вина полностью твоя.
– Верно. Ведь я могу управлять тем, что вылетает у тебя изо рта. – Мой взгляд падает на ее алые губы, и у меня перехватывает дыхание. Я никогда в жизни не желал ничего так сильно, как в этот момент желаю ощутить на языке земляничный вкус этих губ.
– Прошу прощения, вы освобождаете телескоп? – Похожий на серфера мужчина стоит позади нас, положив руки на плечи двух сыновей, выглядящих его уменьшенными копиями; на лицах у всех троих отражается нетерпение.
Ты вовремя, чувак.
– Телескоп в вашем распоряжении. – Марица берет меня под руку и ведет прочь. Сделав несколько шагов, она отпускает мою руку, и я даже не знаю, осознавала ли она, насколько крепко сжимала ее.
Все ее прикосновения кажутся такими естественными.
– Нужно выбрать звезду, – говорит она на обратном пути.
– Какую? Зачем?
Широко распахнув глаза, она смотрит вверх, и на губах ее возникает мечтательная улыбка.
