Оба Буреслава, находившихся в комнате, съежились и втянули головы в плечи.
— Что, правда исчезла? — только тут поверила я.
— Так, может, он себя волшебником воображает? — вдруг подал подленький ломающийся голос подросток постарше, тоже находившийся в кабинете, — скорее всего, старший брат.
— А ты молчи, щенок! Где это видано, чтобы брат на брата тявкал! У-у-у, вскормил я вас на свою голову! — Боярин и впрямь схватился за голову и тяжело сел в кресло, по которому до этого так отчаянно карабкался Буреслав, затем поднял тяжелый взгляд на младшего сына. — Волшебник, говоришь? Будет вам волшебник. А сейчас пошли вон отсюда, никчемные, мочи моей нет!
Я отвела взгляд от этого призрачного страдальца и наклонилась к Буреславу.
— Нашлась булава-то?
— Нет, — помотал мальчишка головой. — Весь дом обшарили — ни следа.
— А дальше что было?
— Что-что… Приехал Вольга и забрал меня. То-то братья удивились!
Я очень ясно представила гордое выражение на лице Буреслава, когда Вольга увозил его с отчего двора. Совсем другого, наверное, тогда ожидал мальчишка от своей будущей жизни, уж точно не новых насмешек и неудач. Видел, как вернется обратно могучим кудесником, как будут лебезить перед ним братья, напрашиваясь в другие страны, с какой гордостью посмотрит на него отец.
— Выше нос, — подбодрила я. — Видел мою бабушку? Знаешь, что она мне однажды сказала? Когда тебе твердят, что ты самый заурядный, не верь. Если кто-то чего-то в тебе не нашел, это еще не значит, что там нечего искать. Обнаружить в себе то, чего не замечают другие, означает получить преимущество зрячего в стране слепцов.
Буреслав перевел на меня удивленные глаза и наконец-то перестал слушать причитания отца.
— Думаю, на этом твоя экскурсия закончилась, — серьезно сказала я. Все, что мне надо было, из прошлого подопечного Вольги я уже увидела, а показывать свою дальнейшую историю чревато разоблачением.
— Что?.. — начал было мальчишка, но я уже змеей вывернулась из широкой шубы и сделала несколько шагов вперед.
Если я правильно разобралась в принципе действия веретена, то юный волшебник не мог последовать за мной: у него была своя история, а у меня своя. И наверняка уж он-то лучше всех знает, как выбираться из этого наваждения, — не пропадет.
Миг — и я оказалась на шумной широкой улице, где народ толпится даже в самый знойный полуденный час. Смуглолицая толпа переговаривалась на моем родном языке — то-то Буреслав подивился бы, ему ведь довелось услышать только нашу с бабушкой северную речь, — кругом продавали и покупали, торговались и нахваливали товар. Сквозь людскую толчею пробивалась усталая лошадка, влекущая небогатый возок, из которого раздавался надрывный детский плач.
Мне были знакомы и возок, и уж тем более плач, по сей день иногда раздававшийся в моих тревожных снах. Я ведь тогда не прислушалась к совету бабушки Рогнеды, добровольно пошла за того, кого выбрал отец. Да что говорить — за того единственного, кто согласился взять меня в жены. Не пропали напрасно материны увещевания, крепко засели в девчоночьем доверчивом сердчишке: «Погляди на себя, Лукреция, ну кто на тебя позарится, да еще без приданого? Соглашайся, кланяйся и благодари судьбу». И я, дурочка, соглашалась и робко благодарила.
Про первого своего мужа ничего дурного сказать не могу, не был он ни хуже, ни лучше любого, за кого меня могли сговорить, не спросясь. Одно но: уж больно скоро помер — едва ли не через год после свадьбы, оставив меня, испуганную и пузатую, беременную первенцем, в большом пустом доме наедине со своей сварливой матерью. Свекровь терпела невестку, взятую в дом только ради благородной фамилии, ровно до тех пор, пока та не произвела на свет чудесную светлокожую девочку, Лючию. Дочка означала только одно: почти все наследство, которое оставил после себя мой муж, переходило его младшему брату. Стоит ли говорить, что никто не был настроен делиться с юной вдовой?
Едва оправившись от родов, я собрала свои нехитрые пожитки и, сопровождаемая лишь одной сердобольной служанкой, отправилась в столицу, под крыло и снисходительную опеку старшей сестры. Красавица Элена устроилась в жизни на зависть многим: муж не очень родовит, но достаточно состоятелен и приближен к королеве (не ровен час получит-таки титул за заслуги перед троном), дом в центре столицы, целое полчище слуг. Вот только нет одного, чем уже могла похвастаться менее удачливая сестра, — ребенка. Приглашая меня и Лючию, Элена наверняка рассчитывала тем самым заманить удачу под свой кров. Не буду спорить — ей это удалось.
И сейчас, стоя на улице своей юности, я не могла удержаться, чтобы не сделать пару шагов навстречу возку и не взглянуть на собственное осунувшееся и перепуганное личико, а также маленький сверток, которым когда-то была моя старшая дочка.
Видение мелькнуло и растаяло. Я была в богато украшенном зале, великолепие которого только чудом не пересекало тонкую грань хорошего вкуса. Здесь было душно, шумно и тесно от объемных женских платьев. Этот вечер до сих пор был одним из самых ярких впечатлений моей жизни. Элена взяла меня на королевский бал… В девятнадцать я уже ясно знала, чего хочу от жизни: независимости и лучшего будущего для своей дочери. Единственный способ все это получить виделся мне в том, чтобы занять хоть какое-то место при дворе. Вопрос стоял только, как это сделать? Как выделиться в толпе жен и дочерей богатых и знатных семей, которые приезжали на бал похожими на экзотические цветы в своих ярких, богатых одеждах? Да и что такого могла надеть я, только-только вырвавшаяся из цепких лап строгого траура?
Двери в зал распахнулись, пропуская слегка припозднившихся гостей. Первой шла моя сестра Элена в броском платье сливового шелка под руку со своим мужем, а за ними тоненькая, худенькая и белокожая я… в своем более чем скромном серо-стальном наряде. Не так уж плохо быть мышкой, если тебе надо выделиться в стайке разноцветных попугайчиков. Я умышленно выбрала именно тот цвет, который не могла себе позволить ни одна из дам с оливковой кожей. Я манила и интриговала своей неприметностью, так что любой скучающий взгляд, пробегавший по пестрой сверкающей толпе, неизменно задерживался отдохнуть на мне, словно на непрокрашенном месте холста, на который художник в спешке забыл нанести очередной цветной мазок.
Мне удалось добиться своего: королева знаком подозвала супруга Элены и спросила, кто я такая. Так появилась «королевская мышка», фрейлина ее величества, которая неслышными шагами мерила весь дворец, знала все обо всех и иногда сосредотачивала на кончиках бледных пальцев такую власть, что многим и не снилась.
На этот раз я сделала еще один шаг специально, ибо был в моей жизни человек, на которого мне бы хотелось взглянуть в последний раз.
В следующем видении мое место было не так уж далеко от трона, чуть позади, в тени балдахина, откуда пара пристальных и внимательных глаз может видеть то, что скрыто от самой правительницы. Но в тот вечер мне было не до наблюдений: вот-вот предо мной должна была предстать сама судьба, от которой не отвертишься и не откажешься. Если уж отцу побоялась сказать «нет», когда тот нашел мне мужа, то как скажешь «нет» самой королеве?
