– Этого же хотел Христос.
– У Христа не было государства и армии – такой, как у нас.
– Занятно… Государство и армия во имя того, чтобы все люди говорили друг другу только то, что думают…
– У вас есть братья?
– Нет.
– А сестры?
– Нет.
– У меня тоже. Поэтому я особенно точно представляю себе, какими должны быть отношения между братьями.
– Боже мой, какие же вы все мечтатели…
– Нам об этом уже говорили.
– Кто?
– Был такой английский писатель Герберт Уэллс.
– Когда я увижу вашего шефа?
– Завтра утром.
Первый вопрос, который Вихрь задал Бергу, был о Траубе.
– Это для меня новость, – ответил полковник. – Я ничего об этом не знал.
– Как узнать подробности?
– Это невозможно. Гестапо нас к себе не пускает.
– Что можно сделать?
– Ничего.
– Как ему помочь?
– Вам хочется достать с неба луну? Я не берусь выполнить это желание. Оставим Трауба, хотя мне его жаль – талантливый журналист. Вернемся к нашим делам. Я просил Отто передать вам, чтобы вы не появлялись в городе, товарищ Попко…
Вихрь медленно потушил сигарету и сказал:
– А вы говорите, что вас до гестапо не допускают.
– Первый раз вы со мной откровенны.
– Третий. Не в этом дело.
– А в чем же?
– Сейчас – в Траубе и Краухе.
– Нет. В вас.
– Да?
– Да. Вы понимаете, что будет с вами, если папка из гестапо попадет к вашим? Вас дезавуируют. Разве нет? Тем более что вы скрывали это от своих сотрудников – даже Отто об этом не знает.
– Мое командование узнает об этом, полковник. Не будьте моим опекуном, пожалуйста. У вас не вышло с Мухой, не выйдет и со мной. Я ж знаю вас по Мухе: я его расстрелял – теперь нет смысла скрывать. Но это прошлое, так что не удивляйтесь: у вас свои козыри, у меня свои. Мои – сильнее. Помогите с Краухом.
– Вы связывались с Центром?
– Нет.
– Очень хорошо, что вы ответили мне правду, – от вас был только один короткий перехват. Так что меняйте точку, она засечена.
– Где?
– Точно сказать не могу, но где-то к северо-западу от Кракова, километрах в тридцати.
«Верно, – отметил для себя Вихрь, – охотничий домик как раз там. Но ведь Аня не могла выходить на связь сама. В чем дело?»
– Это не наши люди, – сказал Вихрь, – тем не менее спасибо, учтем. Видимо, это партизаны или накладки вашей системы.
– Последнее исключите.
«А может, какое несчастье с Аней?! – вдруг мелькнуло у Вихря. – Девочка там одна! Короткая связь! Может, ее взяли там случайно?»
– Вы убеждены? – спросил Вихрь, закуривая. – Ваш аппарат в этом смысле безгрешен? Был сеанс?
– Был.
– С Центром я свяжусь сегодня же. Завтра я или мои люди передадут все относящееся к вам.
– Хорошо.
– Когда вы продумаете операцию с Краухом?
– К завтрашнему дню я что-нибудь надумаю. Отто будет знать. Он вам скажет… С Краухом надо сделать все так, чтобы было просто, без мудрствований… Видимо, на мудрствование у вас нет времени… Я попробую что-нибудь подсказать…
– Хорошо.
– До завтра.
«Может быть, Трауб показал на Тромпчинского? – ужаснулся Вихрь. – А тот привел их на явку в лес? Нет. Этого не могло быть. Тромпчинский никогда не сделает этого. Тромпчинский – железный человек, его не сломить. В городе его нет – надо срочно ехать за город, предупредить, чтобы он скрывался, и забирать Анюту. У Седого есть запасные квартиры».
Когда Вихрь рывком отворил дверь охотничьего домика, Аня поднялась и сказала Тромпчинскому, который стоял за спиной Вихря:
– Подожди.
– Нет времени, Аня, – сказал Вихрь, – обо всем – после.
– Пусть он выйдет, – снова сказала Аня, и Вихрь увидел в ее руке парабеллум.
– Выйди, Юзеф.
Бородину.
То, что передала Аня, – правда. Я был в гестапо. Для того чтобы бежать, дал согласие на перевербовку. Завтра даю очную ставку Ане и Бергу. Прошу санкционировать продолжение работы, которая вступила в решающую фазу. Спасение Кракова – гарантирую. Был, есть и останусь большевиком. Прошу принять данные на Берга, сообщенные им Коле… И в самом конце: Штаб гитлеровцев получил данные о передвижениях на нашем фронте, которые расцениваются Бергом как подготовка к возможному наступлению. Примите меры. Связь прерываю. Выйду сегодня ночью.
Вихрь.
Кобцов вернул шифровку, покрутил головой, хмыкнул и сказал:
– Ссучились – очевидное дело… В этом случае мой хозяин не колебался бы в оценке всей этой катавасии.
– А ты? – спросил Бородин. – Как ты?
– Я себя от хозяина не отделяю.
– Знаешь, – медленно ответил Бородин, – я старался себя никогда не отделять от нашего дела, а в открытом афишировании своей персональной преданности руководителям есть доля определенной нескромности. Не находишь?
– Не нахожу.
– Ну, это твое дело, – сказал Бородин.
– Именно.
– Давай будем связываться по начальству.
– Это верно. Что им говорить?
– Как предлагаешь?
– А ты?
– Мы ж с тобой не в прятки играем.
– Хорошая игра, между прочим. Иногда – не грех.
– Тоже справедливо. Только там, – Бородин кивнул головой на шифровку, – люди. Им не до пряток – с нами. Они в прятки с теми играют.
– Слова, слова, – поморщился Кобцов, – до чего ж я не люблю эти самые ваши высокие слова… Люди! Люди, понимаешь, порождение крокодилов.
– Это хорошо, что ты классику чтишь. Только за людьми Вихря – дело. Спасение Кракова. И мы с тобой за это дело отвечаем в равной степени. Или нет? Я готов немедля отправить им радиограмму: пусть идут через фронт к тебе на проверку.
– Не лишено резона.
– Вот так, да?
– Именно.
– Хорошо. Сейчас я составлю две радиограммы. Первая: немедленно переходите линию фронта в таком-то квадрате – детали мы с тобой согласуем, где их пропустить. А вторую я составлю иначе. Я ее составлю так: обеспечьте выполнение поставленной перед вами задачи по спасению Кракова. Какую ты завизируешь, ту я и отправлю. Только подошьем к делу обе. Ладно? Чтобы, когда Краков взлетит на воздух, мы с тобой давали объяснение вдвоем. Ну как?
