Или тебе уже… отстранённо подумала вдруг Лика, глядя на неторопливо шествующие фигурки в пелиссах[1] и капорах, с кружевными зонтиками в руках, на их спутников в длинных расклешённых пальто или плащах, в цилиндрах или широкополых шляпах.
…уже подготовили почву для того, чтобы ты тихо сошла с ума…
А как ещё трактовать странные и страшные сны со злобными воронами, реалистичные и явно насланные на семилетнюю девочку… с какой целью? Напугать? Или уже тогда кто-то пытался воздействовать на детскую психику? Много ли нужно ребёнку! К счастью, тогда на помощь пришли скроухи. И защита их держалась долго, до определённого момента и некоего «пока…» Возможно, предположение Якова верно: проснувшийся дар Ангелики начал рваться наружу и пробил-таки щит изнутри. Оставалось лишь надеяться, что когда-то она всё узнает точно. Возможно, скроухи-наставники, пообщавшись с Младшей, сумеют многое пояснить.
…Потом, после хлопот с гардеробом, оставшимся от профессорской дочки и подбора двух платьев на ближайшее время, состоялся обед, не парадный, а простой, «домашний», по заверениям хозяйки, лукаво щурившейся. Действительно, пяти-шести перемен кушаний не было, но при первом взгляде на стол с огромной супницей, блюдами с ростбифом, обложенным нарезанными овощами, огромными рассыпчатыми картофелинами, разварной форелью, у Лики зародилось нехорошее подозрение: кажется, сейчас её начнут откармливать. Впрочем, при виде здорового аппетита мальчишек-близнецов и не менее здорового, хоть и сдерживаемого этикетом, родительского, она успокоилась. Похоже, что подобное изобилие здесь в порядке вещей. Тем более что профессор дружески посоветовал ей пока не налегать на тяжёлую пищу, а так, попробовать кусочек того-другого, чтобы перейти от госпитальной еды к нормальной постепенно, без вреда для желудка. Но настоял на глотке кларета — для улучшения аппетита.
Который, к слову сказать, от одних запахов разыгрался не на шутку. Но помня, что доставшееся ей тельце нужно носить бережно и аккуратно, она ограничилась чашкой крепкого бульона, и впрямь «кусочком того-другого»… и порадовалась своей предусмотрительности, обнаружив, что в желудке осталось место для десерта — дивного лимонно-миндального крема и пирога с курагой и изюмом. Нет, всё-таки английское хлебосольство этих времён оказалось очень близко к традиционному русскому. Непонятно только, откуда потом взялась нелюбимая всеми и тоже вроде бы традиционная склизкая овсянка на воде?
После обеда — разумеется, позднего, по здешним обычаям — состоялась интересная экскурсия по профессорскому дому, во время которой у Лики вдруг сами собой начали слипаться глаза. Заметив её состояние, тактичные хозяева перенесли остаток осмотра на завтра и пожелали гостье хорошего отдыха. Потом же… Пышные подушки, проветренная прохладная комната и тёплая грелка под одеялом, приветливое «доброй ночи, мисс!» от горничной… и сон, благословенный сон.
А вот проснуться ей довелось совсем в другом месте.
* * *
Окно, через плотные гардины которого пробивалась полоса лунного света, было не просто большим, а так называемым «французским», начинавшимся от самого пола. Такие окна, как правило, выходят… на веранду? В сад? Ни ночника, ни свечи; но глаза Лики, привыкшие к темноте, да ещё разбавленной тусклым свечением из-за неплотных занавесей, сразу же отметили смену цветовой гаммы. Если гостевая в доме профессора выдерживалась в бледных голубовато-травяных тонах, то новое место сияло белым и розовым. Отчётливо проступали из темноты кисейные облака балдахина и строгие прямоугольники стенных панелей с овалами неразличимых портретов; крошечными сугробами белели в отдалении спинки стульев, потолок, казалось, сиял не отражённым, а собственным светом…
«Что за фигня? — не совсем прилично, выпав из прикипевшей к ней в этом мире изящности речи, собиралась выразиться Лика. — Куда меня занесло?» Но, к своему смятению, не смогла выговорить ни звука. Губы онемели.
Мало того: не удавалось и пальцем пошевелить, не то, что вскочить и осмотреться как следует. Да, проснувшись, она ещё успела повернуть голову, бросить взгляд на комнату, понять, что это вовсе не гостевая спальня в профессорском доме… А потом нашло странное оцепенение. Вслед за ним откуда-то из глубин памяти накатил леденящий душу ужас и осознание, что всё это уже было, было, и не раз, что вот-вот начнётся нечто гадкое, отвратительно-постыдное…
— Ан-ге-ли-ка… — со вкусом выговорил мужской голос, показавшийся знакомым. Она вздрогнула. Кто это? где? И не посмотришь толком… Казалось, голос просачивался отовсюду.
— Ангелика, моя маленькая девочка, наконец-то ты вернулась домой!
Рядом с постелью сгустилась тьма, и из туманного облака шагнул…
«Разумеется, — вдруг сказал ей хладнокровный глас разума. — Кто же ещё? Чему тут удивляться?»
И страх, как ни удивительно, чуть ослабил железную хватку.
— Набегалась на воле…
Край постели прогнулся под тяжёлым, отнюдь не призрачным телом.
— Теперь ты поняла, что убегать от меня бесполезно? Я ведь сразу тебя нашёл, когда ты удрала из поместья. Но, видишь ли, плохих девочек надо наказывать; вот я и поместил тебя в очень плохое место, чтобы ты научилась послушанию…
Не торопясь, с ленивой грацией хищника, он потянул с неё одеяло. Тотчас, будто и не было ночной сорочки — впрочем, какая защита от тонкого батиста? — тело охватил холод. Да такой, что у Лики застучали зубы.
А ведь воздух в комнате по-прежнему оставался тёплым. Казалось, холод исходил от самого незваного гостя, от его рук, которые неспешно, по-хозяйски уже скользили по её хрупкому телу. Лика содрогнулась от омерзения. Вроде бы и ладони у мужчины оставались сухими, и шарили не по обнажённой коже, а по тканевому покрову… но не отпускало ощущение чего-то липкого.
И точно так же, как до этого её накрыло страхом, поднялась вдруг иная волна — гнева. В груди словно взорвался огненный ком. Никогда в жизни Лике Никольской не случалось намеренно кого-то бить, но сейчас её рука, забыв, что шевелиться ей не полагается, дёрнулась назад — оказывается, для размаха — и влепила потянувшемуся к ней с поцелуем лорду Грэхему сочную плюху.
Тот взвыл и отшатнулся.
— Педофил хренов! — отчётливо выговорила Валерия Никольская, интеллигентная девушка, библиотекарь в четвёртом поколении с маминой стороны. — А ну, пошёл вон, скотина!
Граф Честерский зло и сосредоточенно потёр щёку. Похоже, романтический настрой ему обломали.
— Значит, не та, — процедил он. — Что ж, это меняет дело. Подселенка, да? В таком случае, может, договоримся? Ты в этом мире одна, без денег, без крыши над головой; тебе нужен покровитель, чтобы выжить и не попасть, в конце концов, в бордель. Пожалуй, я забуду твою шалость; это даже неплохо, что под личиной девочки-эльфа скрывается фурия… может пригодиться. Предлагаю договор…
И засмеялся. Глаза его полыхали весёлым безумием. Он опять наклонился к ней:
— Так как же, кошечка?
Не успела Лика возмутиться, как он метнулся вперёд, буквально рухнув на неё и намертво прижав её локти к постели. Блеснули в хищной улыбке зубы.
