Магистр подавил невольный вздох. Намеченная со вчерашнего вечера схема предстоящей беседы с подселенкой рухнула пять минут назад, когда он увидел призрак настоящей Ангелики Оулдридж. Призрак, или слепок с души, или саму душу — в этом ещё предстояло разобраться. В одном он был уверен: подселенка и сама прекрасно видела владелицу своего тела, и что немаловажно — это зрелище не стало для неё неожиданностью.
Сколько сюрпризов она ему преподнесёт? Чем огорошит?
Он не ошибся. Девушка начала удивлять его прямо сейчас. Решительно поднялась с отдалённого кресла, пересела, оказавшись напротив него, и сказала твёрдо (хоть Магистр и чувствовал, как от волнения у неё сжимается сердце и в голосе пробивается предательская дрожь):
— Мне очень многое нужно вам рассказать, мистер Нэш. И объяснить. Дело в том, что мне… — Запнулась. — Нет. Нам. Нам очень нужна помощь.
«Кому это — «нам»?»
Спросить он не успел.
— Нам! — с нажимом повторила девушка, словно и сама умела считывать мысли. — Мне, Ангелике Оулдридж и Сквикки.
Она покосилась на притихших скроухов и добавила неуверенно:
— А теперь, наверное, и Шикки тоже. Впрочем, вы ведь ему уже помогли? Ведь это вы спасли его от Железноклювых, да?
Великий Магистр глянул на неё в замешательстве. Откуда ей известно про призрачных воронов? Почему со всеми подселенцами было так просто, почти примитивно, по отработанной схеме; с этой же всё не так, абсолютно всё!
— Мистер Нэш? — услышал он.
Кажется, он молчит непозволительно долго, а это невежливо — так затягивать паузу… Минуту! Как она его только что назвала?
Склонив голову на бок, он глянул на гостью с интересом. Ну и пусть с ней всё не так: это же прекрасно! Ново. Необычно.
— Простите мою неучтивость, мисс. Знаю, отвечать вопросом на вопрос — дурной тон, но я сгораю от любопытства. Почему вы меня так назвали?
Она погладила пёсика, неизвестно когда успевшего очутиться на её коленях и теперь блаженно щурившегося.
— Я спросила у Тоби, где его хозяин; он ответил: «Вот же он!» Мистер Нэш, я знаю, что у одного мага может оказаться несколько фамильяров. Но ведь у одного фамильяра не может быть нескольких хозяев, разве не так? Я поняла, что вы для чего-то сменили облик… а я уже привыкла, что живу в мире, полном магии, и поэтому не удивляюсь почти ничему. Надо так надо; пожалуйста, оставайтесь таким, как вам удобно, я никому не выдам ваш секрет. Просто с моей стороны было бы нечестно скрывать от вас своё знание. Я пришла к вам за помощью и не хочу ничего утаивать, в том числе и это.
Она выпалила тираду на одном дыхании и покраснела от смущения и неуверенности. И при этом чуточку гордилась собой. Читать её эмоции было сплошным удовольствием.
Ричард Уэллс не был ни политиком, ни дипломатом, ни тем более придворным интриганом. Не в пример своим некоторым коллегам он не любил напускать на себя таинственность и нагнетать ненужный мистицизм, и на безыскусную откровенность и доверие привык отвечать тем же. Поэтому, глубоко вздохнув, Великий Магистр извлёк из ящика стола небольшой медальон: кусочек яшмы на золотой цепочке.
Считывать чистые светлые эмоции было восхитительно. Но… нехорошо. В данном случае — всё равно, что читать чужую очень личную переписку.
— Прежде, чем мы приступим, наконец, к разговору, наденьте это, мисс.
Ни о чём не спрашивая, она протянула руку. Потом отдёрнула, и у Магистра вдруг что-то ёкнуло в груди: неужели она его опасается? Но гостья всего-навсего потянулась к лентам широкополого капора. И только сняв его, взяла медальон и надела длинную, без застёжки, цепь через голову.
Она так естественно стащила шляпку! Жестом, совершенно несвойственным здешним юным барышням, и даже не попытавшись перед этим поискать зеркало. Вот она, иномирность, проявляющаяся в мелочах.
И только, полюбовавшись ярким камешком, соизволила спросить:
— А что это?
— Амулет от ментального сканирования. — Видя непонимание, Магистр объяснил, как нечто само собой разумеющееся: — Теперь я не смогу считывать ваши эмоции и побуждения. Они от меня закрыты.
Щёки её порозовели.
— То есть… вы настолько мне доверяете? А если я совру? Наплету вам с три короба? Вдруг я какая-нибудь аферистка и решила затеять какую-то свою игру?
Во взгляде Магистра мелькнула снисходительная усмешка. Но ответил он чрезвычайно серьёзно.
— Доверие за доверие. Начнём? Итак, я вас слушаю…
* * *
Профессор Элайджа Диккенс страдал молча, но выразительно. Так, что взращенное ручками самой миссис Диккенс деревце Ашока, привезённое когда-то из далёкой Индии робким черенком, а сейчас закрывающее цветущей кроной весь специально выделенный для неё угол кабинета, поникло листьями и роняло со своих цветов крохотные слезинки. Очень уж было чувствительным…
В кои-то веки оказаться без ассистента, без помощника, который понимает с полуслова, почти читает мысли, вовремя подсовывает нужную историю болезни — да что там, назубок знает анамнезы всех пациентов; который непременно шепнёт два-три слова о просителях в приёмной, напомнит вовремя, что служба — это ещё и отдых, и предложит чашечку горячего чая… одним словом, оказаться во время обхода практически один на один с пациентами — всё равно, что лишиться правой руки, а заодно и половины памяти. Чрезвычайно неудобно.
В очередной раз кинув тоскливый взгляд в сторону приёмной, где торчал за столом раскрасневшийся от переизбытка усердия новый стажёр, усаженный вместо Эрдмана, профессор невольно вспоминал о Захарии: как он, оказывается, недооценивал этого расторопного молодого человека! И, разумеется, не мог в очередной раз с ностальгической ноткой помянуть добрым словом Виктора Джейкоба, старину Джейкоба, бывшего однокурсника, к которому в годы становления судьба была не столь благосклонна, как к самому мистеру Диккенсу, но, лет пятнадцать назад, вновь сведя их вместе, резко переменила своё мнение. Встреча эта оказалась для Джейкоба судьбоносной. Бывший товарищ по студенческому братству, ничуть не возгордившись от обилия званий, учёных степеней и членств в разных академиях Европы, Элайджа Диккенс, протянул руку помощи и вытащил друга сперва из нищеты, а затем и из безвестности. Однако, несмотря на блестящие научные работы, наконец опубликованные и вызвавшие фурор в научном мире, несмотря на лестные приглашения и предложения, Джейкоб оставался всё тем же скромным малым, не гоняющимся за славой, без малейшего стремления к карьере. Должности помощника при главном враче госпиталя ему вполне хватало. Каким образом он поддался на уговоры комиссии и принял должность при дворе, для мистера Диккенса до сих пор оставалось загадкой; профессор, откровенно говоря, особо не рассчитывал на успех, рекомендуя коллегу на ответственный пост. Просто захотелось сделать тому приятное, напомнить, как он его ценит…
А вот теперь Элайджа оказался один, совсем один! Ведь невозможно всерьёз считать ассистентом этого легкомысленного стажёра-ирландца, подсунутого Эрдманом в спешке. Этот рыжий малый всё путает, особенно когда пытается перейти на латынь; от волнения заикается, роняет бумаги… Хорошо, что в одной из палат оказалась добрейшая сестра Эмилия, которая, заметив бедственное положение профессора и так называемого ассистента, пришла на помощь. Похоже, о каждом пациенте и ходе лечения она помнила без всяких записей. Феноменальная память! А рыжий оболтус даже не догадался поблагодарить её. Он так ничего и не понял.
