— Я знаю, — подобрав чашу с квасом, Вихсар припал надолго. — Я знаю, на что они способны, Айшат, — ответил хан, отставляя опустелую чарку, пронизывая его взглядом.
— Нужно возвращаться в город.
Вихсар качнул головой.
— Нет, туда я не вернусь.
Айшат приподнял черные, как смоль, брови и тут же глаза его остыли.
— Куда же ты пойдешь?
— На север-восток, — сказал Вихсар, глянув на молчаливого и угрюмого Угдэя.
Айшат покачал головой каким-то своим мыслям, потянулся за питьем.
— Ты можешь взять мое войско, думаю, оно тебе необходимо больше, чем мне.
Людей Вихсар потерял и в самом деле изрядное число и потому отказываться не стал.
Глава 11
Мирина вернулась в шатер. Садагат внутри не было, когда княжна проснулась от внезапного шума, ржание коней и чужих мужских голосов. Немея оставалась внутри, следила за очагом — валганка наделила ее и какой-то работой, и девушка тихо сидела у огня, что-то шила, тревожно поглядывая со своего места на княжну. Мирина, молча вернувшись на свое место, стянула с плеч накинутый платок и застыла — расползалось внутри волнение стылое, будто жидкий лед разлилось, сковывая сердце, от того, как Вихсар посмотрел на нее холодно, колюче, будто не знал ее… И подходить не стал. И что там случилось у Вершуха — так и осталось гадать, хотя лучше и не знать вовсе.
— Откуда столько воинов прошло? — спросила у Немеи, поднимая на нее взгляд.
Та повернула голову.
— Я так поняла, княжна, это приехал брат хана.
У Вихсара есть брат? Она растерянно моргнула — ничего о нем она не знает, да и не спрашивала никогда ни о чем. Внутри совсем все смерзлось. И все же оставаться в неведении мучительно.
— Оставь работу, Немея, и ступай, найди отрока Тимина, разузнай все у него, что там случилось и что намерен делать хан.
Девушка, отложив работу, поднялась, и уже через миг ее в шатре не было. Мирина, постояв на прежнем месте, прошла через тканевые занавесы вглубь, к постели, легла на мягкую, как пух, подстилку, уставившись невидимым взглядом в купол. Вихсар знает, что сама она ушла с Арьяном, и возращение ее нисколько его не порадовало, Мирина только теперь поняла, что совершила по отношению к нему скверный поступок. Поняла, да все равно не такой прохладной встречи ждала. Простить такое замужней неприемлемо. Ему. Хану Вихсару.
Мирина закрыла глаза, дыша часто и глубоко, сознавая теперь все явственно, что наделала, да только ничего теперь не исправить.
Немея не возвращалась, и знахарка куда-то делась. Среди большого числа воинов она осталась одна. Что, если Вихсар не захочет теперь ее видеть? Эти мысли заполонили до краев, вытеснив все, разбившись внутри вязкой чернотой. До сего мига об этом не думала, в сердце надеясь, что он примет.
Снаружи стало тихо — похоже, заночуют здесь.
По тому, как всколыхнулись ткани от сквозняка, Мирина поняла, что кто-то вошел. Сердце дрогнуло в груди, и пальцы похолодели, проняла дрожь — волнение взяло, но ожидания оказались напрасными — вернулась Садагат. Мирина поднялась, вышла к очагу. Женщина встретила ее короткой приветливой и ласковой улыбкой, выставляя на низкий столик приготовленные яства.
— Садись, тебе нужно поесть, — велела, укладывая подушки на шкуры, приглашая сесть.
Мирина не стала перечить, хотя есть совсем не хотелось. А чуть позже вернулась Немея. Глянув осторожно на валганку, тихо прошла на свое место, побледневшая и хмурая — значит, вестей добрых не ждать.
Задумчивая Садагат не стала ничего рассказывать, лишь сказала о брате Вихсара — Айшате и его людях, и сухость была в ее словах — видно то, что Вихсар не зовет княжну, не радовало ее. Когда женщина вновь покинула шатер, подсела Немея.
— Войско воличей разбили. Говорят… — она запнулась, брови нахмурились, — …княжич Арьян погиб…
Мирина даже плошку с квасом выронила из ослабевших пальцев. Поплыло все.
— …Хан даровал жизнь младшему княжичу, — продолжила говорить девушка, хотя Мирина слышала уже через туман, — …отпустил с пленными.
— Хватит, Немея. Не говори больше ничего, — становила княжна, сжимая холодными пальцами свое горло, в котором будто камень застрял.
Хоть и знала, чем все это могло закончится, а такое известие сложно принять душой. Воздух вокруг будто сгустился, давил на грудь, вытесняя из глаз слезы, но, сжав губы и виски пальцами, Мирина заглушила в себе отчаяние. Пусть никто не видит ее такой — слабой и раздавленной.
Видно, слова ее и просьбы для Арьяна ничего не означали. Зачем он пришел?! Боги, зачем? Мирина поднялась и, оставив Немею, ушла к себе. Разные мысли то наплывали холодными волнами, заставляли дрожать и вспоминать многое, то покидали, обращая ее сущность в пустоту. Она и не заметила, как приблизился вечер. Поняла это только по поднявшемуся шуму на улице — видно, валганы собирались вокруг костров. Не в силах больше разлеживаться до ломоты в костях — как бы ни горько было на душе, черно и больно, а жизнь продолжалась, поднялась, ощущая себя хуже некуда, смахнула с уголков глаз застывшие капли, пригладила волосы. Вихсар так и не послал за ней никого. И это окончательно расшатывало ее всю и подрывало. Пусть бы грозил чем угодно, погнал, сжег бы яростным взглядом, но только не такое изматывающее молчание, равнодушие. И что ей делать — не знала. Мирина потянулась за платком, накинула на плечи, решая все же спросить совета у знахарки — она ведь тоже, поди, не слепая. Может, научит чему, знает же хана, или хотя бы скажет, что ждать ей. Больше у нее здесь никого и не было, кроме Садагат.
Вышла к очагу, потянуло дымом и свежестью вечера, растекались в сгустившемся воздухе шелест огня и гулкие мужские голоса. Садагат, к разочарованию, не оказалось внутри — по словам Немеи, которая все это время так и оставалась сидеть у очага сторожем, знахарка не появлялась больше. Нехорошее чувство все же овладело, кольнуло в глубине живота остро. Мирина какое-то время смотрела на огонь, опрокидываясь в пропасть, а потом вдруг резко повернулась к девушке.
— Принеси мне кадфу и украшения, — велела строго и сухо, так, что девушка, не мешкая, поднялась и сей же миг скрылась в тканевых занавесах.
Если хан не желает звать ее, она сама придет к нему. В неведенье сидеть и ждать, не зная чего, было невыносимо…
Немея помогла со сборами, расчесала волосы, вплела в косы тяжелые кованые подвески, одела на лоб сенсилл[1], покрыла голову кадфой. Вновь став Сугар, вышла Мирина из шатра, велев воличанке идти с ней. Нужно было дождаться Садагат, да кто знает, как скоро та вернется. На улице уж потемнело, и воздух осел тяжелым дымным смогом от множеств кострищ, что разожгли воины. И вроде напоминало все прежний аул, полнившийся неспешной жизнью, но не так, как было раньше. Тоскливо вдруг сделалось от того, что пришлось покидать людям обжитые места, снова отправившись в путь.
