Ганнара это не успокоило. Раздался еще один громкий взрыв. Я подняла глаза, рассматривая огни фейерверков сквозь дыру в истлевшей крыше и откинулась спиной на стену, чувствуя, что, когда придет время уходить, все мое платье будет в грязи.
– Я боялась грома, когда была маленькой, – проговорила я.
– Я думал, до сих пор боишься, – ехидно заметил Эндрю.
– Нет, сейчас я боюсь богатеньких мальчиков, которые захватывают местные предприятия.
– Могу понять.
Небо озарила синяя вспышка.
– Раньше, когда я слышала гром, мне казалось, что весь небесный свод вот-вот рухнет мне на голову. По ночам я сидела на кровати и не могла шевельнуться. Мама пыталась убедить меня в том, что во время грозы на небе просто ссорятся светлячки. Но я понимала, что это неправда, и думала, что, рассказывая мне враки, она пытается скрыть от меня правду об этом ужасном звуке. И что эта правда, скорее всего, просто кошмарная.
– И что ты сделала? – спросил Ганнар, искоса поглядывая на меня.
– Да, что ты сделала? – повторил Эндрю. Глаза его весело поблескивали. Я смерила его яростным взглядом, и он улыбнулся.
– Я включила компьютер и прочитала о громе все. Откуда он берется. Почему. А потом однажды во время грозы заставила себя выйти на крыльцо и просидеть там от первого раската грома до последнего.
– Но я знаю, что такое фейерверки, – пробормотал Ганнар.
– Я понимаю. Но, может быть, тебе стоит просто посмотреть на них. Они правда красивые. Тебе даже никуда идти не надо, просто подними голову. Ничего плохого не случится. Чем больше будешь смотреть, тем меньше будешь бояться.
Ганнар повернул голову и перевел взгляд на дыру в крыше: там разорвалось еще несколько ярких вспышек.
– Я знаю, ты думаешь, что я веду себя, как ребенок, – проговорил он. – Но я ничего не могу поделать.
– Я вовсе не думаю, что ты ведешь себя, как ребенок, – ответила я, удивленная таким обвинением. – У страха не всегда есть смысл или причина.
– У моего есть причина.
– Да?
– В прошлый канун Нового года, когда ты была на работе, мамуля устроила вечеринку на заднем дворе. Я должен был спать.
– Что случилось? – спросила я, с ужасом ожидая ответа.
– Какие-то мужики начали стрелять в небо и разбили мне окно, и кусок стекла угодил мне в руку, и я подумал, что меня подстрелили. И никто не пришел на помощь. И теперь любые громкие звуки напоминают мне об этом. – Я видела, что он силится не заплакать, нацепив маску храбрости: подбородок у него откровенно дрожал.
– Что? – переспросила я. Ярость просто переполняла меня. – Так вот как разбилось твое окно?
Он кивнул.
– Ганнар, я понятия не имела. Прости меня. Почему же ты мне не рассказал?
– Потому что я знал, что ты разозлишься на мамулю. Ты на нее всегда злишься.
Я сглотнула.
– Прости. Ты можешь рассказывать мне что угодно. Я очень постараюсь не злиться.
Ганнар приподнялся, а потом прижался ко мне вместо Эндрю. Я обняла его за плечи. Какое-то время мы просто смотрели в тишине, как в небе загораются вспышки фейерверков. Молчание затянулось; Ганнар совсем поник головой и, кажется, задремал – эта нервная встряска явно утомила его.
– Знаешь, – произнес Эндрю, – когда ты рассказываешь истории, твой акцент сильнее заметен.
– Да?
– Ага.
– Наверное, это потому, что я говорила о своей маме. Она южанка до мозга костей.
– Кстати об этом. Если кто-то «перерос свои штаны» – что это значит?
– Я такого не говорила.
– Знаю, просто на вечеринке услышал.
– Как бы это объяснить… Ну, наверное, это значит, что ты слишком зазнаешься, считаешь себя важнее, чем ты есть на самом деле.
– Ох, – пробормотал он разочарованно.
Я улыбнулась втихомолку.
– Не переживай. Местные немного предвзято относятся к горожанам.
– Речь шла не обо мне.
– Ох. – И тут до меня дошло. – Погоди, это обо мне кто-то сказал?
Эндрю пожал плечами.
– Это неважно.
– Спасибо, – ответила я сокрушенно.
– Я подумал, что это что-то хорошее.
– А кто это сказал?
– Твоя мама.
Наверное, меня это должно было обидеть, но в действительности все было совсем наоборот. Может быть, потому, что я уже и без того прекрасно знала, что моя мама думает обо мне.
– Если она не одобряет твоих планов на будущее, – проговорил Эндрю чуть погодя, – что она сама от тебя хочет?
– Она хочет, чтобы я выбрала более практичную профессию. Типа школьной учительницы. Или стоматолога.
– Твоя мама хочет, чтобы ты была стоматологом?
– У них есть гарантия занятости. Зубы у людей всегда будут.
Эндрю рассмеялся.
– И то верно. Но ты хочешь поехать в Нью-Йорк и стать дизайнером?
– Ну, сначала было бы неплохо поступить в дизайнерскую школу, но да, в конечном итоге я хочу стать дизайнером. – Я слышала свой голос как будто со стороны, и звучали эти слова далеко не так убедительно, как обычно.
– Модным дизайнером?
– Ага.
– И это мне говорит девчонка, которую привел в ужас мой дизайнерский костюм.
– Эта девчонка знает, когда дизайнерские костюмы уместны.
Его губы растянулись в улыбке. Он опустил взгляд на мобильник и нажал на экран, выключив фонарик. Теперь фейерверки было видно еще лучше.
– Ну а ты? – спросила я. – Чем ты хочешь заниматься?
– Понятия не имею, если честно. Мой отец хочет, чтобы я занимался веб-дизайном. Вроде бы я уже разбираюсь в этом. Да и людям подобные услуги наверняка будут полезны.
– Но ты сам этого не хочешь?
Он дернул одним плечом.
– Пока и это сойдет.
– А фотографии?
– А что фотографии?
– Тебе это, кажется, нравится. Ты мог бы заняться этим профессионально.
Эндрю снова пожал плечами.
– В этом мой отец недалеко ушел от твоей мамы. Он уже подробно разъяснил мне все причины, по которым фотограф – не самая стабильная профессия.
– Твой отец – повар! Это же самая что ни на есть профессия мечты!
– Думаю, отчасти дело как раз в этом. – Эндрю начал теребить телефон в руках. – Он знает, как трудно ему было пробиться, а потом оставаться в тренде. Он считает, что это того не стоило.
В небе начали появляться заключительные вспышки фейерверков, одна поверх другой, и мы замерли, наблюдая за ними сквозь дыру в крыше. Потом все стихло. Но мне все еще казалось, что фейерверки взрыв за взрывом отзываются у меня в груди.
