Выдашь себя, и…
Думать о том, что будет тогда, не хотелось совершенно. Вот и приходилось… выражать сомнения официальной, вернее, принятою версией.
Мол, не в характере Кульжицкой было бегать…
Тем паче от короны, которую некая особа видела уж своею. Разве ж кто променяет… а также вызывает подозрения отсутствие за завтраком и иных участниц… да, как-то вот так, расплывчато, позволяя людям самим нафантазировать.
Статейка получилась коротенькой, какой-то куцей, но Лизавета понадеялась лишь, что Соломон Вихстахович не станет придираться. В конце концов, в штате его найдется кому доработать.
И еще блондин этот наиподозрительный.
Явился.
Спаситель… Лизавета с трудом удержалась, чтобы и его на пол не отправить. А может, зря удержалась? Может, полезно было бы ему… а то ишь, нашел способ знакомиться.
Стрежницкий…
Хорош, зараза. Высок. Статен. Глаз синий. Волос золотой, лежит крупными локонами. От такого девки мигом разум теряют. А он и горазд пользоваться… и про него много всякого сказывали, помнится, в прошлом году на одних его похождениях втрое тираж подняли, правда, после и опустили: ни один скандал не длится вечно. Жаль, правда, эту тему не Лизавета вела, но…
Интервью испорченного дворянина.
А что?
Статейку бы набросать… о жизни нелегкой. Неспроста ж он в соблазнители пошел. Может, одинокий, мается, ищет истинную любовь… вот такие истории про одиноких и ищущих тетушка очень любит. Но обязательно, чтобы со счастливым концом, чтобы герой и любовь обрел, и перевоспитался ею. А говорить про то, насколько сие невозможно…
Но интервью она возьмет.
На потом.
Не вечно же Лизавете во дворце маяться. Закончится конкурс — и тоже надо будет о чем-то писать. А главное, вопросы задавать потихоньку, не торопясь, чтобы после, уже как напечатают статейку, Стрежницкий про автора не догадался. Мнилось, не обрадуется.
Раздался скрип.
Протяжный такой. И вздох.
Лизавета обернулась.
Никого.
Шуточки? О местных шуточках у нее сложилось весьма определенное впечатление.
Похолодало.
Застонала половица.
— Кто здесь? — не слишком уверенно поинтересовалась Лизавета, потянувшись за ножом, с которым за прошедший день успела сродниться.
Тишина.
И вновь вздох.
Смех — такой близкий…
— Шуточки шутите? — Нож придавал уверенности.
Мигнули лампы, предупреждая, что вот-вот погаснут. И Лизавета успела сотворить светляка. Махонький — сил у нее имелось не то чтобы много, — он дрожал и норовил схлопнуться, что определенно было ненормально. Со светляками и дети управиться готовы.
— И все-таки…
На шутку, хоть бы и злую, это походило все меньше. Напротив, вспомнилась вдруг девушка, лежащая на полу. И розовые лепестки… тут же запахло розами. Впору кричать, звать на помощь, только Лизавета крепко подозревала: не услышат.
Белесое марево у окна она заметила не сразу, а заметив, вздохнула с немалым облегчением: призрак был не страшен.
Во всяком случае, ей.
— Чего ты хочешь?
Появившийся недавно, он был еще нестабилен. Полупрозрачный образ то шел рябью, норовя исчезнуть, то становился чрезмерно плотен, а это для фантомов подобного класса было вовсе не характерно.
А покойную Лизавета узнала.
Плохо.
Очень-очень плохо… что им рассказывали про энергетические фантомы? Призраки появляются… смерть разделяет душу и тело, тогда как тонкая структура последнего исчезает, но в некоторых случаях… например, когда происходит убийство или же, чаще, самоубийство в месте, насыщенном магическими потоками, душа обретает новую подпитку.
Девушка стояла.
Протягивала руки.
И рот ее раскрывался, но призрак не способен был сказать ни слова.
— Послушай, мне жаль. — Лизавета запахнула халат, наброшенный поверх домашнего платья. — Я понимаю, насколько несправедливо обошлись с тобой…
У призрака исчезли руки.
Зато головы стало две.
Так и есть, стабилизируется, и процесс этот либо завершится более-менее полным воплощением, и тогда во дворце появится очередная аномалия — Лизавета подозревала, что их здесь немало, — либо призрак самоликвидируется. Лизавете просто не повезло появиться, когда процесс разделения начался.
Ее запомнили.
Лицо девушки скривилось.
— Послушай… — Лизавете было несказанно жаль ее. А еще в голову пришла одна презанимательная мысль. — Ты хочешь сказать, кто тебя убил?
Аномалии нельзя было назвать в полной мере разумными. Они сохраняли какой-то отпечаток личности, но, как правило, всецело сосредоточивались на одной идее. И редко эти идеи были миролюбивы. Благо для большинства людей призраки опасности не представляли, Божьей милостью покарать они могли лишь виновника своей смерти.
Или того, кого таковым считали.
Впрочем, нынешний призрак нападать не спешил. Он разглядывал Лизавету и морщился, будто не по нраву ему пришлось увиденное.
— Вот, — Лизавета сотворила простенькую иллюзорную доску, которую частенько использовала, занимаясь с сестрами. Тем почему-то с иллюзиями нравилось работать куда больше, чем с доской обыкновенной. — Напиши… должно получиться.
И мелок сотворила.
Призрачный.
Девица скривилась, но в руки взяла, поднесла к глазам. Отбросила и пальцем в доску ткнула. На ней же мигом проступили огненные буквы.
— Я… княжна… являюсь наследницей древнего рода…
Слова меняли друг друга.
Но ничего интересного Лизавета не прочла. Не признание, право слово, а манифест какой-то… о величии этого самого рода, о гневе главы его, который падет на недостойных, посмевших лишить жизни любимую дочь… о том, что и смерть не изменит планов их… восстанут достойные и свергнут…
Кажется, пошла та самая политика, о которой предупреждал Семен Вихстахович.
— Знаете… — Лизавета развеяла доску, — если вам только это надо…
Наверное, о призраке следовало доложить. Пусть местные маги его ищут и допрашивают, выясняя, кто кого свергнуть собирается и, главное, для какой надобности.
Девица топнула и зашипела.
Надо же, а структура крепнет, только весьма старые создания способны были издавать хоть сколько бы внятные звуки. И вновь вспыхнула доска, правда, не черная грифельная, а пылающая. Красиво, но читать с такой презатруднительно.
— Восстанут… это уже было. Кстати, кто восстанет?
