– После увольнения из органов он нигде не работал, жил один в общаге, пил. В друзьях у него был всякий сброд. Вполне могли убить по пьяному делу, если бы…
– Если бы?
– Если бы не следы пыток, вырванное сердце и этот крест. Он был в Чечне. В конце концов тогда решили, что это, возможно, чья-то месть.
– Неплохая версия, только крест вряд ли подходящая метка для мусульман. На втором трупе она тоже была?
– Была. На правой груди, чуть выше соска. Водитель-дальнобойщик Прибытков Геннадий Степанович. В наш город приехал два года назад, женился. Вернулся из рейса, машину поставил в гараж, позвонил жене, но до дома не дошел. Жена ждала сутки, мобильный молчал. Естественно, она забила тревогу. Труп выловили в реке только через четыре месяца. Узнать его было невозможно, делали экспертизу. Повреждения на трупе те же самые: распоротый живот, вырванное сердце и этот крест. Убитые знакомы не были, ничто их не связывало, жили в разных районах. Кстати, этот тоже был здоровый мужик. При нем имелись приличные деньги, возможно, кто-то поджидал его возле гаража… И того, и другого, вне всякого сомнения, убил один и тот же человек. По крайней мере, орудие преступления одно – нож с широким лезвием.
– Двое взрослых мужчин, физически сильных, один вообще спецназовец… Если речь идет о маньяке, выбор довольно странный.
– Может, он не ищет легких путей, – усмехнулся Сева. – Решено было о деталях убийств прессе не сообщать и искать маньяка. Через месяц погибла ваша подруга.
– Он и у нее вырезал крест на груди?
– Левую грудь он ей вообще отрезал, еще у живой. А крест вырезал на горле. Сердце, конечно, тоже вырвал и внутренности… Ей досталось больше, чем мужикам. Она умирала долго и в сознании… Урод, мать его! На труп наткнулись дети, вызвали милицию. У одного из пацанов отец работает в газете, поэтому журналисты приехали в одно время с милицией. Что Светлана делала ночью на стройке, непонятно. Скорее всего, он похитил ее, а потом привез туда. Никаких следов. Никаких зацепок. Журналисты подняли шум из-за ее статей о вице- губернаторе. Потом появились парни из ФСБ и предложили нам не лезть в это дело.
– И как они объяснили?
– А чего нам объяснять? Вызвали к начальству и сказали: так, мол, и так, теперь это не вашего ума дело, и все материалы забрали. Только вряд ли они продвинулись в расследовании дальше нас. Если хотите мое мнение: это действительно маньяк. Выбирает случайные жертвы, и кого он похитит в следующий раз, остается лишь гадать.
– Кто проводил вскрытие? – спросила я.
– Иоффе Марк Абрамович.
– Он еще работает? – удивилась я.
– Вы с ним знакомы? Старик – молодец, любого молодого за пояс заткнет.
– Морг все там же, возле шестой городской больницы?
– Хотите навестить старика? – улыбнулся Сева.
– Хочу.
– Что ж, ваше право… Только не питайте особых иллюзий, я сомневаюсь, чтобы вам удалось то, чего не смогли мы.
Я пожала плечами. Мужчины продолжали пить пиво, а я размышляла. Три трупа, двое мужчин и одна женщина, на груди вырезанные кресты… смахивает на какой-то ритуал. В сочетании с тем, что я увидела в квартире Светки, и с тем, что говорила (или она бредила?) ее подруга Агнесса, напрашивается вывод, что так оно и есть. Светка, хоть голова ее и забита всякой чушью, все же женщина, справиться с ней несложно. Однако двое дюжих мужиков – совсем другое дело. Допустим, спецназовец был пьян в доску, и шофера предварительно специально напоили… Только к чему все эти сложности, если вокруг бомжей полно? И искать бы их или их убийцу никто не стал бы… Нет, если это ритуал, то выбор жертв настораживает. Или жертва должна отвечать каким-то определенным требованиям? Тогда что общего между Светкой и спецназовцем? Допустим, для разных целей необходимы разные жертвы, в одном случае мужчина, в другом женщина… Я тряхнула головой. Ладно, пока отложим, надеюсь, что-то прояснится после разговора с Марком Абрамовичем. Он был другом моего покойного деда, и на его желание помочь я очень рассчитывала.
– Адреса убитых вы, конечно, помните? – спросила я и улыбнулась, потому что Сева взглянул не по-доброму. Однажды мне сказали, что моя улыбка обезоруживает. Правда, говоривший не был трезв, да он и в трезвом виде не отличался большим умом и сообразительностью, но сейчас мне очень хотелось верить, что он прав.
– Я же сказал, никто вам не даст опубликовать… ничего не записывайте, – погрустнел он. – И вообще, в случае чего, я вас не видел.
Через десять минут мы с Ковалевым покинули пивную. Сева остался там. Наверное, в целях конспирации.
– Ну как, удовлетворили свое любопытство? – спросил Алексей Дмитриевич. – Теперь куда?
– В морг.
– Не шутите так.
– Бросьте! Там нас встретят, как родных.
– Не сомневаюсь, – буркнул Ковалев, устраиваясь в машине. – Вы хорошо знаете Иоффе?
– Он держал меня на коленях, когда я была маленькой девочкой.
– Трогательно. Надеюсь, он прослезится от счастья. Главное, чтобы он не сообщил ребятам из ФСБ, что мы суем свой нос куда не просят. Они этого очень не любят.
– А вам, кстати, никто не мешает проводить свой отпуск в свое удовольствие. И в самом деле, ехали бы вы на рыбалку…
– Не на чем ехать. Денег нет, да и рыбалку я не люблю. Так что я лучше с вами. Кстати, вы не забыли, что обещали мне?
– В любое время, только свистните.
Он засмеялся и стал смотреть в окно.
Я очень надеялась застать друга своего деда на боевом посту.
Марк Абрамович Иоффе по праву считался лучшим патолого-анатомом города, а мой дед был хирургом, и когда два друга-медика собирались вместе за столом, усидеть рядом могли лишь самые стойкие. Врачебный юмор сродни солдатскому, к нему надо привыкать с детства, не то желудок не выдержит. Цинизм странным образом сочетался в Марке Абрамовиче с добротой, он был очень отзывчивым и заботливым человеком, поэтому его все любили, а шуткам смеялись, хотя следовало бы плакать.
Я свернула во двор шестой городской больницы, проехала еще метров пятьсот и увидела старый двухэтажный особняк, снабженный соответствующей табличкой возле массивной двери. Ковалев, который отправился со мной, потянул за ручку, и дверь тяжело, со страшным скрипом открылась. Именно так, по моим представлениям, должны открываться врата ада. Но место, куда мы сейчас пришли, с моей точки зрения, мало чем от последнего отличалось.
Когда-то я, воспитывая в себе силу воли, устроилась в анатомичку уборщицей. Продержавшись первый месяц, я себя очень зауважала. Потом стала брать на работу томик Данте, а потом поняла, что смерть – явление довольно будничное, и именно так к ней следует относиться, чтобы сохранить присутствие духа.
Перед нами был длинный коридор. Ковалев притормозил и на меня поглядывал с беспокойством. Должно быть, боялся увидеть что-то жуткое, хотя такой страх боевому офицеру не к лицу, но мужчин не поймешь. Я уверенно прошла к кабинету под номером два и постучала. Мне не ответили, кабинет оказался заперт. Но из-за соседней двери доносились голоса, и я направилась туда. Алексей Дмитриевич мрачнел все больше. Может, о начальстве думал, которое за самодеятельность не похвалит, а может, и правда покойников боялся. Я постучала, но находившиеся внутри кабинета на стук внимания не обратили. Разговаривали там довольно громко, и я позволила себе войти без разрешения.
