Торн, сын Айфона, был пьян и счастлив. Ел жареную баранину, жир каплями застывал на седеющей, некогда русой бороде. Запивая щедрыми глотками медовины из тяжёлого золотого кубка, он всё пристальнее присматривался к французскому вину и богемским ликёрам. Зала, полная победителей, гудела, рыгала и пыталась петь «Из-за острова на стрежень…».
Его сын, юный Гуннар, неспешно примерял плетёные стальные кольчуги из общей кучи секонд-хенда, нужных размеров не было.
— Отец, я первым взобрался на стену и сбросил трубача! Значит, мне полагается первым выбрать доспех и жену… Или парочку жён, как ты считаешь?
— Недоносок! — едва не поперхнувшись, ответил Торн. — Тебе просто повезло.
— Но, папа!
— Ещё немного, и план провалился бы! Как ты мог уронить кинжал?! Испугался? Тот гасконский лис на стене сразу почуял неладное. Хорошо, что у него куриная слепота…
— Это роковая случайность, па! Ремень перетёрся!
— О, великий Один, будь так любезен, брось в него сотню градинок покрупнее, чтобы не верещал!
— Перетёрся! Вот, сам смотри.
— Скажи, почему ты наказываешь меня таким потомством, Один? Ремень у него перетёрся! Послушай, Гуннар, может, я ещё должен тебе трусы менять и мыть голову раз в неделю? А ещё жениться он собирается!
Баранья нога застыла на пути ко рту. Кузнец покосился на чадо, раздумывая, то ли дать ему тумака, то ли и вправду женить. В кубке осталось ещё на пару глотков. Торн решил отложить решение, хмыкнул и заорал:
— Мы победили, братья!!! Вот — трофеи, вот — вино, у нас была славная битва. Друстара, этого полена в глазу викинга, нет его больше!
— Йоу! — ответил радостный хор.
— Скажи им, папа! Прочти им стих! — восторженно кричал Гуннар.
— Я вошёл в эту крепость, как нож в масло!
— Да, как он вошёл в неё! — поддержал хор слева.
— Я рубил их топором!
— И каким топором! — отозвался хор справа.
— Я собрал серебра и золота кучу!
— Как, уже собрал, и без нас?! — удивились и слева, и справа.
— Да ладно вам, это враки, просто стихи такие…
Кузнец нахмурился и замолчал.
— Папа начал писать стихи! — вновь обрадовался Гуннар.
— Заткнись! Просто вырвалось. И не смотри так. Я что, дурак, приносить себя в жертву на кромлехе? Для этого есть специально откормленные поэты. Ладно, неважно! Выпьем же за победу, бешеный сосунок! И, кстати, мотай на ус: стёганка из оленьих шкур намного прочнее и легче любого из этих железных платьев. Проверено.
Гуннар послушно отбросил кольчугу, принял наполненный родителем кубок и осушил его. Широкая улыбка озарила мрачное безбородое лицо.
— Вкусно!
Он стал мужчиной и воином, как герой любимых сказок Пламен Славянин. Пламен сильный, храбрый, тот самый, который кладёт великанов на лопатки и охмуряет самых красивых гномих. Сказки эти знала только мама Рея, а маме рассказывал дедушка Сезар, которого Гуннар никогда не видел. Рыжеволосый воин был куда круче летающего сына Карла, вечно пьяного похитителя инфантильных детей из дурацкой страшилки.
А хитрый Пламен мог бы угнать любого коня, даже восьминогого скакуна Слейпнира, принадлежащего Одину. Тут было на кого равняться, правда?
— Сынок, чего замечтался! Давай спой с нами! — весело заорал Торн. — Эй, Бьярни, сыграй-ка нашу песню на скрипице! Да погромче!
Первыми запели струны, а за ними слаженно подтянулся и крепкий мужской хор:
Голодные боги
вернулись домой,
был в Асгарде вечер,
мир и покой.
Им каши хотелось
овсяной поесть и
выхлебать мёду
бочек так шесть.
Наполнился ими
волшебный чертог,
и каждый на кухню
отнёс то, что смог:
икряную сёмгу
доставил Эгир,
а Фрейя — козлов
круторогих и сыр,
овсяной крупы
и суровых быков
им Тор подогнал
сорок восемь голов.
И так сделал каждый,
кто в Асгард пришёл.
Вдруг Фригг закричала:
«Похищен котёл!»
Она суетилась,
ключами звеня:
«Совсем закрутилась,
простите меня!
Я, право, не знаю —
висел в очаге,
я мыла его
накануне в реке!»
Сгустились бровей
непролазные чащи —
где же найти
котёл подходящий?
Знаем, что в Миргарде
есть молодец
по имени Торн —
превосходный кузнец!
И боги послали
к людям гонца
в Асгарда кущи
позвать кузнеца.
Раздвинулись тучи,
над фьордами ночь,
вот этот викинг,
что должен помочь.
Предстал перед ними,
не верит глазам.
«Умеешь?» — «Умею!»
«Тогда по рукам!»
Он молотом Тора
пластины клепал,
а Ньёрд ураганом
мехи раздувал.
И вот котелок
полон каши висит.
«Спасибо, норвежец,
что хочешь — проси!»
Просил он удачи в
дальних краях,
попутного ветра
и рыбы в снастях.
Чтоб новые земли
с высокой травой
встречали ладью
с безземельной семьёй.
Чтоб каждый поход
приносил серебра,
а мёд на пиру
веселил до утра,
чтоб в Миргард его
вернули тотчас.
Сказано — сделано,
он среди нас!
Будем же вместе,
лихие бойцы,
старые волки
и злые мальцы!
Боги ведут
нашу дикую рать,
мы не позволим
богам голодать!
* * *
А где-то далеко-далеко бьющийся в экстазе Реас вне себя проорал застольную песню викингов не своим голосом и без чувств упал на влажные от пота подушки. Вот уже пятнадцать лет подряд в доме на холме творилось неладное. Герцог Делян Пощаков постепенно отошёл от государственных дел, и теперь все заботы его заключались в поиске новых и новых врачей для единственного ребёнка.
Реас превратился во взрослого тридцатилетнего мужчину, но это, пожалуй, всё, что можно было бы сказать о нём хорошего. В остальном он являл собой пример загадочной болезни, которой не успели дать названия, а лечили его чем придётся — врачи предпочитали честному отказу от медицинских услуг подолгу водить богатого клиента за нос, а затем с прискорбием объявляли, что случай «чрезвычайно запущенный и осложнённый клинически». Получив расчёт, исчезали, а их место занимали другие. Которые также исчезали с набитыми кошельками и неопределённым диагнозом…
