Ага, вот показалась знакомая широкая спина — кузнец близок к цели! Последуем за ним и его мыслями.
* * *
У бегущего Торна перед глазами подпрыгивала котловина с кромлехом на дне. «Только бы успеть!» — не переставая думал он. А строчки меж тем приходили сами собой:
Я свяжу из юте кой бороды
Шапочку для Маленькой Балды.
Это фьордский пони —
Верный друг.
Не подумайте чего плохого
Вдруг.
Мы ходили с ним
За старый лес,
Пони мой во все кусты залез.
Пожевал травы,
Спугнул дрозда,
В эти дни стояли холода.
По дороге в стойло он чихал,
А потом неделю пролежал.
Чтобы больше не было беды,
Шапочку свяжу я для Балды.
В круге отдельно стоящих камней суматошно двигались люди — Рея, Порн и проклятые юты. Тесное, таинственное пространство святилища и материнский инстинкт волшебным образом делали Рею недоступной для врага. Молодая женщина отчаянно размахивала тонким мечом с удивительной для её нежной фигуры силой и решимостью.
Старик Порн заряжался энергией от каменной балки, у основания которой поэтам делались жертвенные кровопускания. Подкрепившись волшебной силой, он использовал тисовый посох как колющее оружие, пронзив одним выпадом сразу троих. Посох достался старику в наследство от матери-вёльвы, переевшей ядовитых галлюциногенных грибов. Это было удивительное оружие: если трижды коснуться им щеки, у человека исчезала память. Таким же способом память возвращалась.
Преисполненный силы, заклинатель поблагодарил бога и обрушил на врагов злую мощь всех плохих стихов мира, которую Один запирал в сундук и придавливал сверху бочкой с протухшей селёдкой. Злая мощь сбивала врага с ног, связывала бороды ютов, отчего те, дёргаясь и воя, расшибали друг другу лбы и сворачивали носы.
В двадцати шагах от храма спокойно прохлаждалось около двадцати разбойников-данов. В голове Торна возникли логические вопросы. Почему группа отделена и бездействует? Ведь вместе с ютами они бы взяли посёлок! Зачем так много внимания Рее? Смысл её убивать, если, несмотря на беременность, она желанная рабыня для них?
Однако поэтичный кузнец вовсе не собирался размышлять до бесконечности и тем более останавливаться. Твёрдая рука и холодная сталь — вот что сейчас было важным. Широкоплечий сын берсерка Айфона Бешеного Пса превратился в гром, грозу и молнию!
Первый раз в жизни в Торна вселилось бешенство боя. Из груди вырвался рык, на губах появилась густая пена, а борода стала дыбом!
Юты так и не поняли, что их настигло. Словно ураган, страшный и сокрушительный, налетел на врагов и вмиг всех разметал. Торн и сам не понимал, чего натворил, не в том он был состоянии психики. Но всё равно свалить всех не успел…
Рыжий убийца в блестящей кольчуге точным ударом по руке оставил Рею без меча. Металл брякнул по камню, высекая искру. Трость Порна сломалась о прочный шлем, а самого старого заклинателя смахнули с ног будто пёрышко. Бедняга отлетел на пять футов и, ударившись об алтарь кромлеха, половичком сполз на базальтовую площадку.
Краснобородый наёмник замахнулся на беззащитную Рею. Глаза мерзавца фанатично сверкали и ничего, кроме жертвы, не видели. Но Торн был совсем рядом! Рёв стоял такой, что со стороны фьорда отзывались морские львы, а лось в ельнике активно забрасывал себя ветками, чтобы «отлежаться».
Увидеть кузнеца в тот момент — и нервное потрясение обеспечено: изо рта попёрли белые клыки, мышечная масса втрое увеличилась, а каждая волосинка русой бороды превратилась в иглу. Ещё недавно человек, а теперь — сплошное порождение тьмы. Кровь кипела, кровь гоняла по венам и мозгу одну короткую мысль — отомстить за жену и неродившегося ребёнка! Он не успел бы, но..
Нечто опередило его. Раздался оглушительный треск! Нет, это не медведь-шатун провалился в охотничью яму. В тот момент мишка был бы счастлив схорониться (хоть в сноску лезь…). Случилось так, что все звуки Земли смешались в одном месте. Взрыв раскрошил монолит, и время замерло, как вертлявая куриная голова над зёрнышком. Над кромлехом навис мудрый бог всех скандинавов — Один! Великий Одноглазый взревел во всю мощь и разбросал ютов волной бездарной поэзии:
Технология изготовления стихобомб в настоящее время доступна многим филологам. Сборка производится в стерильных условиях тавтограммного абецедария. Сырьём служат стихи, лишённые ритма и смысла, обогащённые рифмами «тебя — себя» и «кровь — любовь». Наибольшую опасность представляют акробомбы, имеющие особую разрушительную силу благодаря литой акроконструкции
[6]
. Сила взрыва одной стандартной акробомбы равна пятистам граммам тротила.
Кузнец спешил зря — ударная волна оттолкнула его и придавила к базальту. Сверху, будто с края могилы, посыпалась щебёнка, от страшных слов главного рифмоплёта Вальгаллы мир начинал потихоньку рушиться, не дожидаясь Рагнарёка…
Ослеплённый, взбешённый и готовый к бою, Торн вскочил. Желание покончить с ютами — единственное, что удерживало его в сознании. Но из посёлка уже подоспели братья викинги и добили рыжебородых. Торн видел только дым, кровь и знакомые мрачные лица победителей.
Как только берсеркерское бешенство, рыча, отступило, горе навалилось на кузнеца бесконечностью полярной ночи. Руки, ноги и сердце налились свинцом. Кровь застыла в жилах, взгляд потух. Могучий викинг потрогал раненый живот, опустился на колени в розовый снег…
Ужасно трудно обернуться и посмотреть на руины святилища, под которыми погребены любимые. Жизнь потерла смысл. И даже месть…
Всюду валялась тухлая селёдка
[7]
.
Тишину разрезал захлёбывающийся детский плач. Ребёнок? Ребёнок голосил, как асирский боевой рог. Торн уставился на руины кромлеха, словно те вмиг поросли розами.
Ничего не видно. Странно, неужели он ослеп от поэзии Одина? Да запросто…
Но причина была куда прозаичнее — мелкие кусочки щебёнки при взрыве вонзились в лицо, ранки кровоточили, ресницы слиплись от крови. Мозолистой ладонью кузнец провёл по лбу, бровям, ощупал нос, над губами рука застыла. Среди мёртвых, обугленных трупов и обломков святилища поднялась его жена. Живая-а…
О Рея! Хороша, как утренняя роса! Обеденная прохлада! Вечерняя тишина! Зимняя свежесть! Весенняя лёгкость! Он мог продолжать бесконечно…
Рядом с любимой женщиной Торна, качаясь, стоял Порн. В костлявых руках, воздетых к небу, сквозь холод и смерть ревел младенец. Ревел в рифму.
