– Приполз? – спросила бабушка.
Но дедушка не приполз, а пришел – он стоял на ногах, загорелый и веселый.
– Я за гитарой, – ответил он.
– Спасибо, родители не дожили, – сказала бабушка, и мы все посмотрели на портрет прабабушки в платье с кружевным воротником и прадедушки в форме с погонами.
Я их немножко помню. Наш прадедушка был военный ученый. Он любил ходить в лес, умел солить грибы и все время боялся, что прабабушка будет его за что-нибудь ругать. Любил отмечать всякие старые праздники вроде дня взятия Португалии, или там Латгалии, или Галиции. Никто уже не помнит, где это, а он праздновал. Он никогда не хвастался, что строил ракету «Сатана» и другое удобное оружие, с которым и на войну ходить не надо – пей кофе и нажимай на кнопку, а всех врагов где-то там далеко разнесет в пыль.
Дядя Юра
– Так он крутой, что ли, какой-то был?
Славка-тракторист привез доски для столов и теперь присел покурить на бабушкину лавочку. Мускулы у Славки такие большие и крепкие – вот-вот лопнут короткие рукава футболки. На руках – татуировки и шрамы. И толстая золотая цепочка на шее. Подарила Света-магазинщица, привезла из самой Турции.
– Ну, кирдык… Я за водой чисто вышел, смотрю – тачка незнакомая, и на меня этот прет… Как его… Из передачи-то, ну, про справедливость, на первой кнопке… Я думаю – ёшкин кот…
– Крутой не крутой, один конец: закопают теперь в Высоком на кладбище. – Бабушка вздохнула и перекрестилась.
Дядя Юра умер позавчера вечером; сообщили в Москву родне, и назавтра, прямо с утра, в деревню начали съезжаться машины с московскими и питерскими номерами. А уж сегодня по деревне ходили люди, которых раньше видели только по телевизору, и пахло повсюду непривычно и сильно, гораздо сильней, чем травой и землей. Это пахло духами стройных заплаканных женщин, таких красивых, каких здесь не было никогда.
– Я видел, он лежит… так я думал, он обожравши… – Славка пожал плечами.
– Умный ты больно – «обожравши», – строго сказала бабушка. – Ты его с нашими не равняй.
Дядя Юра лежал в канаве, и это ничего. В деревне принято отдыхать в канаве, если ноги не идут. Так все делают: и Витя Корабель, и мать Ленки Балабановой, и Толич. Отдыхаешь в канаве, а потом приходят какие-нибудь «свои», родня, и тащат тебя домой, ругаясь и пинаясь. Но у дяди Юры в деревне не было никаких своих, только старая Первомаевна пыталась потащить его, но сил не хватило.
В деревне часто лежали в канавах обожравши, но никто от этого не умирал. Только дядя Юра. Стало плохо со здоровьем, присел у обочины, прилег. Дачник из Питера, противный пацан с длинными черными волосами, какое-то там эмо, прочухал что-то не то, принес воды.
Дядя Юра попил воды и умер.
Он появился в деревне позапрошлой весной, пришел с рюкзаком и чемоданом от автобусной остановки, и в давно заколоченном доме Беловых стал гореть свет. Говорили, что он им родня. Дачник. Поживет лето и уедет. Но пришла осень и зима, а он все жил в доме с подгнившим крыльцом. Вспоминал с Риткиной бабушкой жизнь после войны, когда оба были малыми детьми. Дарил Ритке ракушки и камушки с моря. Собирал грибы и ягоды, рыбачил. Ездил на старом велосипеде. Сидел за широким деревянным столом у окна и писал на листках, а листки клал в чемодан, чтобы не потерялись.
Похоронили дядю Юру под ветлой, в хорошем месте, и говорили, называя Гошей, – талантливый, искренний, честный. Пожалуй, талантливее и честнее всех нас. И седой дядька из телевизора называл его своим любимым учителем с большой буквы. Почему же они никогда не приезжали к дяде Юре, не помогали ему посадить картошку или починить крышу? Седой запросто мог бы срубить новое крыльцо. А эта, которую ведут под руки, сварила бы ему суп с тушенкой. Привезла бы денег, ведь за пенсией, даже если в банкомат, надо ехать в райцентр, а весной автобус совсем перестает ходить, из-за дороги…
Когда уже собрались уходить, красивая тетенька в черном (ой, да это же звезда, артистка из сериала, из этого, как его, просто она сейчас не накрашенная…) молча упала на свежую могилку и пачкала свои светлые волосы и длинные красные ногти влажной землей, а все стояли и смотрели.
Загорелый парень с серьгой оглянулся на всех, а потом подошел, легко поднял ее за локти и увел с кладбища.
Поминки справляли во дворе у бабушки, ведь у нее самый красивый двор – с цветами, яблонями и старой липой, и дом самый лучший и чистый. За длинными столами звезды из телевизора сидели вперемежку с местными и говорили, что не оставят Гошиных односельчан, здесь будут дни памяти, библиотека, нет, даже культурный центр имени Гоши. И фестиваль! Да, фестиваль… Деревня, ставшая Гоше последним приютом, должна быть вознаграждена… После третьей рюмки деревенские совсем перестали стесняться и стали фотографироваться с гостями на мобильники.
Колька Сорокиных вернется – вообще упадет. Он больше всех дружил с дядей Юрой. Колька сейчас на шабашке под Москвой, денег хочет поднять, ему на свадьбу надо.
Славка-тракторист встал и сказал речь:
– Без понтов он был, вот что. Бывает понтов – до небес. Нет человека, одни понты. А у Юры понтов не было, вот что. Настоящий был Юра.
Все выпили, и Славка сел.
Говорили вполголоса про неприехавших сыновей дяди Юры, сводных братьев. Егор хотел поехать, а мать ему не велела, думала, тут Вася с матерью будут. Ну и Вася с матерью то же самое. Они не во Франции разве? Да как раз в Питере, лето же, каждое лето здесь… Господи, постыдились бы, уж сколько лет прошло, все травой поросло, умер человек, что делить-то… Да… Жизнь, жизнь, эх, Гоша, Гоша… А Марина-то… Прямо боюсь за нее. Ходит как слепая… Знаешь, она тоже в большой мере ответственна… Если бы она не… Ладно, тихо, тихо… Говорят, он уходил, ей всё оставил? А завещание есть? Теперь начнутся «прения», стыда не оберешься… Эх, Гоша, Гоша… Ладно, всё-всё, тихо-тихо…
Бабушка поговорила с седым и повела его в дом Беловых. Ритка увязалась с ними и еще раз оглядела комнату с большим деревянным столом у окна.
– От него имущество осталось, – сказала бабушка. – Чемодан с бумагами.
– Рукописи? – оживился седой.
