– Егор! – Раскосая девчонка бежала по снегу что есть силы, протягивая ему мобильник. – Тебя!
Все обернулись на нее и остановились.
Она протянула ему мобильник. Он был теплый, как живой.
Через тридцать секунд Егор опустил трубку и привалился к сугробу, чтобы переварить услышанное.
Он очень устал.
Девчонка села на сугроб рядом с ним.
Бабушка, Борис Генрихович, крашеные старухи и напрочь сумасшедший Дмитрий Андреевич стояли поодаль молча, не приближаясь.
Девочка сердито посмотрела на них, пошевелила плечами в тулупе и обняла Егора одной рукой. От рукава с торчащей овчиной пахло теплым травяным дымом, далеким краем, где всё не так, как здесь.
Егор увидел, что заточка давно выпала из его руки и валяется в снегу.
Девочка помолчала и сказала деловито:
– На восьмичасовом поедем, значит. Родня в Балакове встретит, а там уж часов пять всего на машине, и – Алгай…
Подумала и вздохнула:
– Ух и страшная эта Москва…
Милые люди
Нелли Вадимовна и Марина Александровна познакомились в грязелечебнице. И подружились. У Нелли Вадимовны сын Антон. У Марины Александровны – дочка Настя. Ровесники. И живут-то рядом, через улицу.
– Нелли Вадимовна и ее муж – такие милые люди, – сказала Марина Александровна Насте. – И мальчик тоже очень хороший. Серьезный, вежливый. Надо вас познакомить.
В субботу вечером Марина Александровна с Настей купили торт и пришли в гости к Нелли Вадимовне.
Настя увидела Антона и испугалась – мама совсем с головой не дружит. Если мама решила, что Насте может понравиться такой очкастый шмендрик, значит, у мамы явно плохо с головой, ее могут уволить с работы, и с деньгами будет вообще полная засада…
– Вы тут пока поговорите, пообщайтесь, а потом мы позовем вас пить чай, – улыбнулась Нелли Вадимовна, и они с Мариной Александровной ушли.
– Привет, – сказала Настя, с ненавистью глядя на плакат с хоббитами.
– Здравствуй, девочка! – улыбнулся Антон, показав скобки на зубах. – Хочешь посмотреть мою коллекцию?
– А что ты собираешь? – вежливо спросила Настя, взглянув на часы. Это мученье часика на два точно как минимум.
– Какашки! – сказал Антон. – Я фотографирую какашки разных животных.
И он посмотрел на Настю внимательно.
Насте захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Она даже быстро поискала глазами, но ничего подходящего под рукой не оказалось. К тому же мама обидится, огорчится – ничего себе дочка, позорит ее, пришла в гости и сразу побила хозяина…
Стало еще скучней и противней.
Настя посмотрела на Антона и вдруг догадалась, в чем дело.
– Послушай, – сказала она. – Я тоже совершенно не хочу с тобой знакомиться. Нужен ты больно. Мы с Алиской хотели на мастер-класс по художественной росписи ногтей.
– Я тоже на лекцию одну подписался, редкую очень, а тут ты. – Антон улыбнулся, но совсем по-другому, не противно и не дебильно, и сказал: – Тогда давай вести непринужденную беседу.
Они замолчали. За стеной звенели чашками и осторожно смеялись.
– Торт принесли? – спросил Антон.
– «Лесную сказку».
– Косяк, – сказал Антон. – Жирный. Бабушке только йогуртовые можно.
– А у вас разве бабушка?
– В маленькой комнате. Ее на кухне кормят, когда гости уйдут. Она ходит плохо, сидит в коляске, мамон это реально бесит. Я бы ей сейчас кусок торта отнес.
– Ну вот… В другой раз правильный принесем.
– Думаешь, еще раз придете? – Антон усмехнулся.
– Мама, может, и придет… Или твои – к нам.
– Ну это если они сегодня не разоср… Не поругаются.
– С чего им ругаться-то?
– Из-за политики или так, от зависти. У кого евроремонт лучше. Хочешь, поди послушай, о чем говорят. Или про политику, или хвастаются, кто что купил. Спорнем?
– Тоска зеленая, – сказала Настя.
– Зашибись, креативчик…
Опять помолчали. За стеной говорили про скидки в каком-то мебельном центре.
– У меня тоже бабушка есть, – сказала Настя. – В Таганроге.
– Небось каждое лето на море зависаешь?
Настя не любила рассказывать про таганрогскую бабушку. Потому что если те, кому она рассказывала, знали, что в Таганроге есть море, то они начинали завидовать. А про то, что она никогда не была в Таганроге, было трудно и долго объяснять. Она сейчас сказала об этом Антону и сама не поняла почему. И уже совсем удивилась, что спокойно говорит дальше:
– Это папина мама. Мы не общаемся. Мама с папой разошлись, когда мне три года было. Так и не общаемся. Бабушка иногда звонит, плачет даже. Говорит, бери билет до Ростова, сосед встретит, а там всего-то час – и Таганрог. У нее дом свой. Сад. Море.
– Дела, – серьезно покачал головой Антон. – Ну ничего, может, вырулится у них как-то, помирятся… Да ты скоро сама вырастешь, забьешь на их разборки и приедешь.
– Ну да, – сказала Настя. Она не верила, что когда-нибудь мама с отцом помирятся, но было приятно, что Антон сказал про все это с надеждой на хорошее. Даже не с надеждой, а как будто знал точно.
Опять помолчали.
– А кто такой Борис Евгеньевич? – спросила Настя.
– А что?
– Твоя мама обещала познакомить мою маму с Борисом Евгеньевичем.
– Примите наши соболезнования. – Антон опять усмехнулся.
– Мама даже прическу сделала.
– Вау! Это дядюшка мой, двоюродный брат мамон. Она его женить мечтает. Боря, говорит, я за тобой в старости горшки носить не буду, учти, давай не тяни, женись. У него борода толком не растет и восемь хомячков дома. Хочешь такого папу?
– Я никакого папу не хочу.
Вдруг ужасно захотелось уйти и гулять одной, пока не надоест. Сказать, что ли, маме – я пойду погуляю? Начнут расспрашивать как и что… Куда деваться от всех?
– Извини, – сказал вдруг Антон. – Правда, извини, пожалуйста.
Настя молчала, чтобы не заплакать. Перед ней раньше никто ни за что не извинялся.
– У тебя паспорт уже есть? – спросил Антон.
– Дома. Я в гости с паспортом хожу, что ли?
– Мамон говорила, вы близко живете.
– Пять минут дворами.
– Хочешь в Таганрог, на море бабушкино?
– Больше всего на свете.
