Вот учителя по русскому я совсем не боялась. Я хорошо училась по русскому. Только я не любила, когда учитель гладил меня по голове, потому что на руках у него совсем не было пальцев.
Ну, английский вообще ерунда. Англичанка нас никогда не мучила. У нее была аллергия на школьников. Она входила в класс и начинала чихать до упаду. Когда она падала, мы по очереди делали ей искусственное дыхание. У нас даже специальное расписание дежурств было составлено – дежурные по искусственному дыханию.
Ну вот. Когда мы с моим одноклассником и лучшим другом Алешей спохватились, что надо освобождаться от экзаменов, все больницы уже были заняты восьмиклассниками.
И вот однажды в нашем восьмом «А» было собрание. А Алеша, как всегда, спал. И вдруг ему приснилось что-то страшное, он закричал, замахал руками, заехал в ухо Ирке Беликовой, вскочил и говорит:
– Нет! Не может Круглов быть командиром класса! Он в детстве котят мучил, я с ним в одном детском саду был, я знаю. И вообще! Вот вы, Котлета Омлетовна! Разве может наш советский учитель иметь во рту всего два зуба, да и то железных?!
У учительницы алгебры-геометрии даже бородавка на носу позеленела.
Я ему шепчу:
– Ты что, Алексей, свихнулся?
А он мне:
– Папа сказал – если всем правду говорить, в сумасшедший дом посадят, экзамены сдавать не надо!
Тем временем учительница приосанилась и говорит:
– Вот, Алексей, если ты такой храбрый и мужественный, всем правду говоришь, ты и будешь командиром класса. Сдавай хорошо экзамены, ты теперь для всех пример.
Ха-ха-ха.
И вдруг учительница меня спрашивает:
– А что это ты там все пишешь?
Я говорю:
– Стихи. О любви. Посвященные учителю биологии. Не верите? Вот.
И прочла стихи:
Поскорей мне расскажи,
Как размножаются ежи…
У учительницы чуть два железных зуба не вывалились.
– Это же сумасшедшая девчонка! – завопила она. – На собрании класса писать такие неприличные стихи! Про учителя биологии! Да тебя просто в сумасшедший дом упрятать надо! Ну-ка, немедленно к директору!
И повела меня к директору.
А директор у нас был очень хороший. Только очень маленького роста, прямо как гномик. Ну серьезно – с кошку величиной. И чтобы наябедничать ему, как я плохо себя веду, учительнице пришлось взять его на руки.
Вот держит она директора на руках и говорит:
– Евгений Николаевич, она на собрании класса стихи про любовь пишет. Давайте отправим ее в сумасшедший дом.
А директор добрым голосом говорит:
– Про любовь – это хорошо. Значит, нормальная, здоровая девочка. Не надо ее в сумасшедший дом. Вы, Джульетта Гамлетовна, всегда ко мне со всякой ерундой. Давайте-ка вот я лучше вас поцелую.
Я же говорю, что директор школы у нас хороший был. Обожал целоваться. Это специально для него на лестницах, в коридорах и туалетах низко-низко (чтобы он, маленький, прочитать мог) висели таблички «Целоваться запрещено!»
Интернациональная дружба
Когда я была маленькая, в школе я была членом КИДа.
Это сейчас люди из разных стран спокойно дружат, переписываются и ездят друг к другу в гости. Раньше с этим было сложно. То есть все тоже друг с другом дружили, но как-то на расстоянии.
Зато в каждой школе непременно был клуб интернациональной дружбы. Сокращенно КИД.
И вот однажды президент этого самого КИДа Дима Халангот говорит:
– После шестого урока заседание. Надо обсудить важные вопросы и задачи.
Лукьянову неохота оставаться после уроков, и он говорит:
– Я и так со всеми интернационально дружу. У нас в коммуналке Саитовы – татары, Цогоевы – осетины и дядя Жора еще, который в будке обувь чистит, он этот, как его, забыл… Древняя нация.
(Лукьянов жил в маленьком старом доме рядом с Центральным рынком. Теперь вместо этого дома метро «Цветной бульвар».)
– Не умничай, – строго сказала Саломатина из десятого «А». – Саитовы, Цогоевы и дядя Жора – наш советский народ. Ничего с ними не случится, у них и так все хорошо. А вот везде, во всем мире, негров угнетают расисты и капиталисты. И мы, как члены клуба интернациональной дружбы, должны им помогать.
Наша школа находилась на Самотёке, во дворах. Она и сейчас там стоит. А рядом с нашей школой, ближе к Садовому, был дом, где жили работники иностранных посольств и фирм. И негры в том числе. И вот негры действительно были какие-то очень грустные, в меховых шапках. Даже не в настоящих меховых, а в каких-то таких, из того же материала, из какого мягкие игрушки делают. Когда из-под такой ушанки, из меха мягких игрушек, негритянская физиономия виднеется, – ну очень грустно выглядит.
Мы даже это обсуждали как-то с одноклассниками.
– Холодно в Москве, темнеет зимой рано, с бананами то и дело перебои.
– Зато никакой капиталист не достанет, а у нас в Советском Союзе неграм от всех почет и уважение.
– Все равно. Вернутся на свои родины и опять будут угнетаемые. Вот они и грустят.
После шестого урока мы собрались на заседание КИДа и стали думать, как помочь бедным, несчастным неграм.
Лукьянов говорит:
– Давайте пригласим к себе немного угнетаемых негров из настоящей Африки. Поживут, отдохнут. Мы их в Кремль сводим. А они потом нас в Африку пригласят. Здорово же!
– Это сложно, – решила Саломатина.
– Тогда давайте им что-нибудь пошлем. Матрешку, малиновое варенье… Затеем переписку, подружимся.
(Это я сказала, потому что приглашать к себе угнетаемых негров мне не очень хотелось, да и мама не разрешит, а письмо и посылка с гостинцами – как раз то что нужно. Вроде мы о вас помним, все хорошо, рот фронт, дружба-френдшип.)
Халангот говорит:
– Это долго. Еще потеряется посылка, да и варенье в дороге прольется. Давайте лучше устроим торжественную линейку и прочитаем стихи про мир и дружбу.
– Да, точно, – обрадовалась Саломатина. – Линейку солидарности! В общем, от каждого класса надо выбрать по одному человеку со стихотворением, и всё – в пятницу читаем. Не забудьте надеть парадную форму.
