Сейчас Костик должен ему сказать: «Да очнись ты, нет у нее никакого папы, умер, когда ей шесть лет было, она и не помнит его…»
Но тот, проявляя чудеса деликатности, вылезает из лодки и принимается крутить свой велосипед.
– Мне его рассказы так нравятся, – взахлеб, улыбаясь ужасными зубами, говорит очкастый. – Когда мне аппендицит вырезали, родичи книжку принесли, и я так ржал, мы все так ржали в палате, что медсестра книжку отобрала – а то, говорит, у вас у всех швы разойдутся. А мы потом слышим, они на посту сидят, сами вслух читают и так ржут… Там про кашу и про помидоры, когда они в цирке из-под купола падали…
Я улыбаюсь молча.
– Передай, пожалуйста, своему папе от меня привет, – серьезно просит очкастый. – И чтобы он еще рассказы писал, побольше и посмешней.
Я киваю.
Костик поднимает с травы свой велик, машет нам рукой и удаляется вверх по косогору по узкой тропинке между зарослей крапивы. Видно, что он срывает и обламывает сухой, полый стебель сныти, вставляет сигарету, как в мундштук, и закуривает.
Костик курит! Ну да, ему уже тринадцать…
– А я бороду отрастить хочу, – говорит очкастый. – Если зубы не исправятся, то отращу бороду и усы, не так заметно будет.
Молчим.
От ветра на воде рябь, и кажется, что лодка плывет, если смотреть на воду.
Вдруг становится грустно и скучно.
– А хочешь, покатайся на моем велике? – предлагает очкастый. – Или хочешь, я тебя на багажнике покатаю?
– Нет, спасибо.
Еще не хватало! Чтобы кто-нибудь увидел меня на багажнике у какого-то очкарика в болгарских джинсах?
– Мне домой надо…
– А хочешь, пойдем ко мне в гости, я тебе покажу мелки, которые у моего дедушки есть? Знаешь какая коробка огромная? Там все на свете цвета. Даже цвет морской волны.
– Я домой. Пока!
Вылезаю из лодки.
– А мы раньше в Югославии жили, – спешит рассказать вслед очкастый. – Я там родился. Только в четвертом классе в Москву приехал. Я даже по-русски сначала плохо говорил.
А речка все видит и понимает.
Девочка стоит на травяном берегу, и парнишка смотрит из лодочки, куда она пойдет, и почему-то очень не хочет, чтобы она пошла вверх по косогору, вслед за его другом.
– Я до сих пор и по-сербски и по-хорватски отлично умею, – говорит он.
Девочка идет направо, по песчаной дорожке мимо лодочной станции. И от этого парнишке становится радостно.
– Хочешь, скажу, как по-сербски «направо»? – кричит он ей вслед.
Девочка уходит, в светло-сиреневой рубашке фасона «крестьянка», в вышитых джинсах клёш, с длинными-длинными рыжими волосами.
Когда Костик подрос, он уехал к своему папе в Америку. И долго-долго я про него вообще ничего не слышала. А недавно прислал письмо. Не электронное, а такое, на листочке. Там было написано, что он приболел и очень хочет поскорее вернуться обратно.
«Прошу тебя, Ксантиппа, найди моего друга Федьку и вместе уговорите мою маму, чтобы она меня пустила обратно, а то она сильно обиделась, когда я уехал, и с тех пор слышать про меня не хочет. Мне очень нужно вернуться. И речке нашей передай от меня привет. Только бы увидеть ее, присесть на рыжий песок, и все у меня пройдет, тут же выздоровлю, точно знаю…»
Ну, для друга детства, для лучшего дачного врага, дразнителя и обзывателя чего не сделаешь! Даже Федьку отыщешь. Того самого, который цвет морской волны показать обещал. Уж он-то сможет с Зоей Константиновной правильно поговорить. Его люди слушаются – ведь очкастый Федька стал батюшкой, настоящим священником с большим крестом на животе, его даже по телевизору показывают то и дело, как представителя самых умных и хороших людей нашей большой и дружной страны.
И Зоя Константиновна разрешит Костику вернуться. И тогда мы все втроем придем к речке. И по шороху осоки, по ряби на воде мы поймем, что она говорит: «Ксюха, Костян, Федька! Да вы совсем не изменились, трое из привязанной лодочки…»
Все это совершенно невероятно и чудесно. Жить на свете вообще очень интересно и здорово, потому что все время чудеса и превращения. А писатели для того и есть, чтобы про это рассказывать. Про это я скоро напишу большую книжку. И наверное, просто даже скорей всего, никто не поверит, что все так и было на самом деле.
Только речка поверит. Она-то знает…
Дружочек мой дорогой! Наверное, тебе часто говорят: «Ах как ты вырос!» Или рассказывают какие-нибудь истории про то, как ты был совсем маленьким. И наверное, тебе это уже здорово надоело. Но ты не сердись, потерпи. Постепенно это кончится. Даже совсем быстро…
Просто тех, кто помнит тебя маленьким, будет постепенно становиться все меньше и меньше. А потом их и вовсе не будет.
Останется только речка, где ты купался в детстве.
Дворы и переулки родного города…
Знакомое дерево посреди поля…
Про папу моего
Когда я была маленькая, у меня был папа. Виктор Драгунский. Знаменитый детский писатель. Только мне никто не верил, что он мой папа. А я кричала: «Это мой папа, папа, папа!» И начинала драться. Все думали, что он мой дедушка. Потому что он был уже не очень молодой. Я – поздний ребенок. Младшая. У меня есть два старших брата – Лёня и Денис. Когда я родилась, они были уже совсем большие.
Мой папа родился давным-давно. В 2013 году, первого декабря, ему исполнилось бы сто лет. И не где-то там он родился, а в Нью-Йорке. Это вот как вышло: его мама и папа были очень молодые, поженились и уехали из белорусского города Гомеля в Америку за счастьем и богатством. Про счастье – не знаю, но с богатством у них совсем не сложилось. Питались они исключительно бананами, а в доме, где они жили, бегали здоровенные крысы. И они вернулись обратно в Гомель. Папин папа был настоящий хулиган и разгильдяй. Он совсем не любил работать, а любил только наряжаться, курить папиросы и безобразничать. Он совершенно не заботился о своем маленьком сыне (моем папе) и молодой жене Рите (моей бабушке). Тут началась Гражданская война. Это когда после революции принялись строить новую жизнь, то кто-то был за эту самую новую жизнь, а кто-то совсем даже против. К тому же те, кто был за, тоже по-разному представляли себе эту самую новую жизнь. Страшная путаница. Про это вам лучше в школе учителя по истории расскажут.
Спросите!
Началась Гражданская война, и в папину маму влюбился красноармеец, комиссар. Они поженились. Комиссар катал папу на лошади и даже брал с собой в штаб – там было очень накурено и жила ручная лисица. Про своего отчима-комиссара и про Гражданскую войну в Гомеле папа хотел написать книжку «Мальчик с настоящей саблей», но не успел. Это ужасно, ужасно жалко! Представляете, какая могла бы быть классная книжка?
