Вот бы папа был какой-нибудь плохой или просто чудной, как у Лёхи Ерёменко? Папа у него художник с вот такой бородищей – то веселый и нормальный, берет пацанов в музей и классно рассказывает про картины, то вдруг – раз – и начинает бухать по-черному, так что Лёха говорит: «Папан опять в трэш вошел».
Или вот бы папа куда-нибудь от них девался, как у Лейлы… Он приезжает к школе на машине и долго ждет, пока она выйдет, чтобы ей что-нибудь подарить, а Лейла тонким голосом говорит: «Мне не нужно от вас ничего».
Вот если бы папа был какой-то такой, то Платон мог бы его простить…
Платон пригласил бы его в «Корзиночку»… Да в какую «Корзиночку», это кондитерская для девчонок, пригласил бы его в бар «Пиранья» и сказал бы…
Пылесос умолк, и Платон услышал, что пришел папа, переобувается в коридоре, моет руки…
Но Платонов папа никогда не пил или никуда не уходил. Он все время работал, на майские придумывал походы и путешествия по красивым местам, дома что-нибудь чинил, мог из старой вещи сделать новую, а когда мама отправляла его в магазин купить что-то одно, например масло или морковку, накупал так много еды, что лопались пакеты…
Полгода назад папа потерял работу, и мама стала говорить ему «вы, сэр».
«Конечно, вы, сэр, не прочь бы поужинать».
Счастливая Полька… Девятнадцать уже… Паспорт… Куда хочу, туда иду… Замуж, в поход, на съемную квартиру… А Платон сиди тут и слушай, как мама говорит папе «сэр»…
Папа вошел на кухню с пачкой гречки в руках, и Платону показалось, что он уменьшился, потому что сутулится или просто похудел, папа стал какой-то старый, давнишний, как музыка из фильма «Бумер»…
Папа увидел Платона и постарался подмигнуть ему повеселее, но не очень получилось.
Прощать его было совершенно не за что.
Тогда Платон подошел к папе и обнял его.
Куркума
Мама стоит у печки. На раскаленной докрасна круглой железке булькает большая закопченная кастрюля. В одной руке у мамы поварешка, в другой – планшет. Она варит какой-то особенный холодный суп по рецепту и ругается, что интернет медленный. Удивляется, как дядька может жить с таким интернетом.
– Ты здесь совсем одичаешь. Посмотри на себя! У тебя даже зеркала нет.
– Кузя, я для того сюда и перебрался… подальше от интернета и прочих ваших прибамбасов.
Дядька называет маму Кузя или Кузнечик – от слова «кузина», двоюродная сестра. А мама называет дядьку просто – брат.
Это какой-то особенный суп – едят его холодным, но сперва долго варят.
В избе жарко от печки. Ни микроволновки, ни даже электроплитки у дядьки нет. И на улице жара – лето, в дядькином саду заросли темной от спелости лесной малины, кругом пахнет свежим сеном, а если стоять на крыльце на цыпочках, то видно слепящее сияние – озеро.
Кастрюлю с супом опускают в погреб – остужаться. Мама и Никола накрывают на стол, чтобы все было готово и, наплававшись, проголодавшись как следует, сразу пообедать.
– Брат, через десять минут идем купаться!
Идут на озеро через луг. Никола машет полотенцем, отгоняет от мамы и от себя здоровенных, толсто жужжащих слепней. А дядьку слепни не кусают, идет себе спокойно без майки. Пятки радуются траве. И никаких там железок или осколков просто быть не может – чужие здесь не ходят. Деревня в стороне, через ручей, за лесом, а у дядьки – хутор, и эта часть озера, можно считать, вообще только его и больше ничья.
Озеро! Так и хочется сказать ему: «Здравствуй, озеро, как же я рад тебя видеть!» Хочется обнять его и расцеловать. Никола ускоряет шаг, а потом бежит вприпрыжку, на ходу стаскивая майку. На узенькой травяной полоске возле воды Никола вылезает, выкручивается из шорт, отбивается от них ногами – шорты, наверное, тоже хотят в воду и никак не отстают, Никола путается в них, выпутывается и вбегает в озеро, обнимает обеими его руками, ныряет с головой, пьет прозрачную, пахучую воду, фыркает и кричит от счастья… Мама плавает туда-сюда вдоль берега, как будто она в бассейне, а потом прыгает в воде: начиталась в журналах, будто это полезно для какого-то там лимфообмена, а дядька смеется над мамой и говорит:
– Нимфа, нимфа, как ваша лимфа?
Дядька уплывает далеко, почти до острова, где во время войны была ремонтная база немецких самолетов. Они обязательно сплавают, нет, сходят на этот остров, ведь у дядьки есть лодка!
Вылезать из воды неохота…
– Никола, у тебя уже губы синие! Или ты вылезаешь сию секунду, или мы немедленно собираемся и уезжаем в Москву! – сердится на берегу мама.
Просто даже смешно! Или – или… Спрашивается, если Никола не вылезает сию секунду, то как мама увезет его в Москву? Будет вылавливать сачком, как головастика? Попросит дядьку догнать в воде, изловить и вытащить? А дядька не станет, он за Николу, они всегда заодно.
Лугом идут обратно. Никола сложил мокрые полотенца на голове, идет медленно, старается не уронить – так носят вещи в Африке, видел по National Geographic.
Обедают салатом из всего, что растет на огороде, холодным супом и серым дырявым хлебом, который нарезан толстенными ломтями. Николу клонит в сон. «Я встретил вас…» – напевает дядька, откинувшись на спинку стула.
Мама заводит важный разговор – от имени и по поручению всей родни, состоящей из москвичей, горожан, не выезжавших на природу дальше тесного Подмосковья.
– Брат, завязывай с этой глухоманью. Ты должен вернуться на кафедру.
Дядька не отвечает, улыбается только.
– Я поражаюсь… Просто поражаюсь… Нет, ну конечно, понятно, лето, озеро, лес, природа. Но что тут зимой делать? Только волком выть.
– Для вытья тут настоящие специалисты имеются, – улыбается дядька. – Иногда такие концерты закатывают. У меня и ружьишко всегда наготове.
– Ты нарочно? – подпрыгивает на стуле мама. – Нарочно, да? Чтобы мы все за тебя переживали? А если, боже упаси, ты заболеешь? Сюда ведь никакая скорая не доедет.
– С чего это мне болеть? Придумала тоже, Кузя… Я до ноября в озере купаюсь… У меня и пилюль никаких в доме не водится.
– Прости, дорогой, за прямоту, но ты зарываешь в землю свои лучшие годы. Ты должен полноценно работать. Должен вернуться на кафедру. Твое отшельничество – это просто… Много чести кое-кому… – Глаза у мамы становятся очень сердитые. – Многовато кое-кому чести! Но Бог все видит, и в конце концов…
– Давай остановимся, – без улыбки советует дядька и встает, закуривает у окна, а мама и Никола убирают со стола и моют посуду на улице.
