А на орбите была напряженная работа, с давящим ощущением фатальной грани выживания. Оно, это ощущение, всегда присутствовало, несмотря на то что полеты в космос утеряли романтический окрас, именуясь обыденным словом «работа». Но в этой повседневности всегда незримо висели факторы, которые делают работу космонавта не просто опасной, а смертельно опасной. Где нет места неверным действиям и человеческой ошибке, где и так присутствует возможный отказ техники: при старте, при прохождении через активные слои атмосферы, на орбите, от случайного метеорита или разгерметизации. Всегда остается определенный процент вероятности сгореть при посадке, да и просто гробануться о землю. И вот оно произошло… непредвиденное, нештатное, но пока контролируемое.
Хрен знает, как там было у соседей… то бишь в американском сегменте станции. Тоже, видимо, аврально пытались восстановить системы. Только им наверняка хуже – у них электроники поболее напичкано. Периодически переговариваясь по внутренней связи с янки, Котов слышал, как они там то гундосили на своем англо-янкском, то орали факами, явно выходя на Хьюстон. Однако тоже без отчаяния, но явно требуя: вытащите нас отсюда!!!
Хотя вскоре всякое желание пересесть в аварийный спускаемый модуль и рвануть на Землю прошло, когда им сообщили, что китайские космонавты, точнее тайконавты, долетели до поверхности на своем новейшем челноке в виде горящих фрагментов. Наверное, каждый из них примерил такую возможность и исход на себя. Внутренне холодея и плотнее сжимая губы.
Солнце едва лизнуло светящийся пузырь атмосферы над Восточной Европой. Котов возился с управлением внешней камерой, настраиваясь на съемку.
– Командир, – окликнул его бортинженер, – там американцы гомонят…
– Что?
– Подожди, сейчас определюсь. Так-так, а ну-ка поверни-ка камеру в сторону опорного сегмента Р5.
– Ну…
– Черт… у них из «Купола» обзор лучше, ниже возьми…
[48]
– Что за ерунда! Автосопровождения нет, нахрен… сейчас увеличу.
Изображение на мониторе резко увеличилось, слегка поплавало, размываясь контурами и снова обретая четкость, показывая изломанную конструкцию, ярко подсвеченную выглянувшими лучами солнца и оттененную полутоном отраженного света от планеты.
– Что за ерунда! – еще раз повторил командир, оглянувшись на подплывшего в невесомости бортинженера.
– Это же Ю-87! Немецкий пикировщик «лапотник»! Вторая мировая! – Маслов даже провел по глазам ладонью, словно отгоняя видение.
Ю-87 «Юнкерс» смотрелся на орбите настолько чужеродно и нелепо своими изломанными крыльями, неубирающимися шасси, усами замерших лопастей в носу, что в реальность изображения абсолютно не верилось.
Самолет плыл в невесомости ниже МКС, на фоне величавого полудиска планеты, медленно вращаясь в разных плоскостях, словно хотел показаться во всей красе, подставляя взорам бортовой номер, кресты на крыльях и свастику на хвосте.
– Фильм дурацкий был, – с завороженной улыбкой прошептал бортинженер, – «Железное небо». Там гитлеровцы на Луне…
– Чушь, – Котов умудрился кивнуть и мотнуть головой одновременно, давая понять, что знает о фильме, и выражая бредовость возможности полета в космосе атмосферного самолета, – похоже на беспомощный дрейф.
– Да ладно, сейчас элеронами отработает, взревет Юмо
[49], – уже более непринужденно улыбнулся Маслов и совсем дурачась продолжил: – А мы будем отстреливаться в иллюминаторы из табельных бластеров.
В неторопливом вращении некогда грозной машины люфтваффе Маслову почудилось нечто зловещее. Сверкавший до этого на солнечных лучах фонарь кабины повернулся к мягкому отсвету с Земли и стал почти черным со странным белым пятном на месте стрелка. Котов плавно повел джойстиком увеличения, и им представилась страшная картина: весь фонарь был заляпан почерневшей кровью, угадывалось лицо пилота с провалами рта и глаз. На месте стрелка вообще ничего нельзя было разглядеть, зато четко прорисовывалась побелевшая ладонь, примерзшая к остеклению.
– Не будем… – мрачно ответил командир, – …из бластеров.
Восточная Польша
– Гюнтер, вы что-нибудь понимаете?
– Черт побери, Эрих, не больше вашего, однако я уже не ищу так пытливо ответы. Извините, герр майор, от всех этих вопросов, которые у меня возникли только за последние сутки, мои мозги стали распухать и не вмещаться в голове. Так и хочется сделать дыру в черепе и выпустить всех этих мух вместе с тупой ноющей болью. Кстати, у вас осталось еще что-нибудь из запасов шнапса?
– Водка вас устроит? Польская. И премерзкая, скажу я вам.
При слабом освещении было видно, как устроившийся верхом на каких-то ящиках офицер в военной форме вермахта сороковых годов прошлого века с нашивками майора протянул руку с тускло мелькнувшей бутылкой, где плескались остатки прозрачной жидкости.
Принявший ее собеседник был облачен в черный, местами покрытый пылью мундир офицера СС, а знаки различия указывали на его звание – штурмбанфюрер.
Запрокинув голову, он громко забулькал, двигая кадыком.
Едва напиток кончился, эсэсовец шумно вдохнул в себя воздух сквозь подставленный кулак. Майор, до этого повозившись с вещмешком, вытянул что-то хрустнувшее, мелькнувшее белым:
– Зачем же так! У меня стаканы местные из пластика есть. И вот, пожалуйста, – протянул эсэсовцу зашелестевшую оберткой пачку печенья.
– Не могу я пить из этой их одноразовой посуды, все кажется, что она воняет химией.
– Это уж точно, – оглядываясь в темноту, поддакнул майор.
Немцы находились в приземистом вытянутом в длину подвале, точнее полуподвале, потому что небольшие окошки у самого потолка выходили наружу. Правда, только через одно их них и пробивался слабый свет, остальные были засыпаны песчаной почвой и мусором… в некоторых угадывались замершие лопасти вентиляционной системы.
Место давно было заброшено, краска местами облупилась, по углам и вдоль стен стояли матовые раскуроченные ящики. Торчащие из них провода указывали на их радиоэлектронное назначение, пол покрывал толстый слой пыли с редкими островками более крупного хлама.
– Этот «местный» говорил, что здесь располагались русские оккупационные части, – майор, включив фонарик, осветил обшарпанные стены. И брюзгливо счел нужным уточнить: – «Оккупационные» после победы в Мировой войне. Потом «империя Советов» развалилась, «иваны» ушли, побросав или уничтожив технику. Остатки растащили крестьяне из ближайшей деревушки, а этот бункер был присыпан землей и мало кто о нем знал.
Проследив взглядом за белым пятном света, штурмбанфюрер переключился на небольшую коробку, стоящую на соседнем с ним ящике. Пощелкав тумблерами, покрутив ручки и даже слегка постучав по крышке, он в очередной раз выругался:
