Мишка давно уже отстал, а Толик еще и не разогнался как следует. Милиционер, наверно, тоже еще не разогнался. Он бежал далеко, но догонял понемножку.
На улице останавливались прохожие. Их удивленные лица мелькали мимо Толика быстро, как фонари в метро.
Самое страшное было то, что вся улица как будто остановилась и замерла. Как будто отовсюду — с боков и даже сверху — все смотрели на Толика и молча ждали, когда он упадет. А в этой тишине раздавался глухой стук сапог милиционера.
Но интересно, что на бегу Толик успевал еще кое о чем думать. И так как ногами он переступал быстро, а дышал часто, то и мысли его были очень короткие.
Примерно такие:
«Убегу… Нет, не убегу. А может, убегу?.. Мишка видел… Мишка не скажет…
Мама не узнает… Анна Гавриловна не узнает… Нужно быстрей… Никто не узнает… А если выстрелит?.. Не имеет права!..»
Стук сапог сзади становился все ближе. Толик метнулся к дому и вбежал в парадную. Тут была еще одна дверь — во двор. Толик открыл ее, и в этот момент сзади зацокали по ступеням сапоги милиционера. Толик захлопнул дверь и услышал, как она тут же открылась за спиной. Толику стало страшно. Он уже совсем было хотел остановиться, как увидел слева несколько низеньких домиков — гаражей. Между двумя домиками была узкая щель. Толик бросился в эту щель и почувствовал, как что-то схватило его и потащило назад. Но тут же он выскочил из щели, и почему-то бежать стало легче.
Мальчишки, столпившиеся по другую сторону гаражей, так ничего и не поняли. Они видели, как промелькнуло что-то и вслед за ним промелькнуло еще что-то, а теперь во дворе стоял милиционер и, разглядывая, вертел в руках сумку с батоном. Он постоял немного и пошел к воротам. Мальчишки посмотрели ему вслед и снова принялись рисовать на дверях гаражей звезды и писать мелом, что «Тоська + Вовка = любовь».
А Толик долго еще не мог остановиться. За его спиной уже никто не топал, но Толик на всякий случай пробежал еще четыре двора, пролез сквозь какую-то трубу, спрыгнул с какой-то крыши и оказался в маленьком дворике.
Лишь теперь он понял, что за ним уже никто не гонится. Толик осматривался, ища дверь или ворота, через которые можно было бы выйти, но видел только гладкие стены. Это был очень странный двор. Высокие стены — без окон и балконов — уходили вверх, под самое небо. Двор был круглый, как колодец, и посреди него стояло что-то большое и круглое, как консервная банка.
Толик завертел головой, стараясь найти сарайчик, с которого он спрыгнул, но никакого сарайчика не было.
В здании, похожем на консервную банку, оказалась дверь. Толик отворил ее и очутился в просторном помещении. Это было очень странное помещение. Откуда-то сверху, с невидимого потолка один за другим медленно опускались голубые шары. У самого пола они вспыхивали голубым светом и гасли, как будто проваливались. Один за одним, один за одним плыли они сверху вниз и лопались, освещая все вокруг мерцающим светом.
2
Потом он увидел мальчика.
Мальчик сидел за длинным столом. На одном конце стола высилась груда спичечных коробков. Мальчик взял один коробок, внимательно осмотрел его и переложил на другой конец стола.
— Триста тысяч один, — сказал он.
Толик подошел поближе.
Мальчик, не глядя на Толика, взял еще один коробок.
— Триста тысяч два.
— Эй, ты чего тут делаешь? — спросил Толик.
— Триста тысяч три, — сказал мальчик.
— Как отсюда выйти? — спросил Толик. — Где тут ворота?
— Триста тысяч четыре, — сказал мальчик.
Толику стало не по себе. Он даже подумал, что это не живой мальчик, а какой-нибудь электрический, вроде робота, которого Толик видел в кинокартине «Планета бурь». Там робот, похожий на человека, ходил на двух ногах и даже разговаривал дребезжащим, как будто железным голосом.
Толик протянул руку к плечу мальчика и тут же отдернул ее, словно испугался, что его ударит электрическим током.
— Триста тысяч пять, — сказал мальчик.
Толик начал сердиться. Он был не робот, а живой человек. И потому он умел сердиться. А этого, как известно, не умеет делать даже самый лучший и самый электрический робот.
— Триста тысяч шесть, — сказал мальчик.
Толик почувствовал, что он уже не просто сердится, а прямо-таки злится.
— Триста тысяч семь, — сказал мальчик.
Толик почувствовал, что он уже не просто злится, а прямо-таки лопается от злости.
— Триста тысяч восемь, — сказал мальчик.
«Ну ладно, — подумал Толик. — Сейчас ты у меня замолчишь». Толик вытянул руку и провел ладонью по спине мальчика, стараясь найти кнопку, которой он выключается. Спина оказалась теплой и совсем не железной.
— Триста тысяч девять, — сказал мальчик, поднял голову и посмотрел на Толика странными голубыми глазами.
— Ты что, оглох?! — крикнул Толик. — Ты, может быть, глухой, да?
— Я все слышу, — ответил мальчик. — Триста тысяч десять…
— Сейчас ты у меня получишь! — рассвирепел Толик. — Я тебе покажу, как дразниться. Я тебе покажу триста тысяч! Получишь раза два, тогда узнаешь, где триста тысяч!
— Не мешай, — сказал мальчик. — Ты же видишь — я только что начал новую тысячу.
— Мне все равно — новую тысячу или новый миллион! — сказал Толик. И вдруг остановился, увидев, как при слове «миллион» глаза мальчика засветились голубым светом.
Внезапно у Толика прошла вся злость. Он вдруг подумал, что все это очень странно: и двор без ворот, и комната без окон, и какие-то тысячи, и этот мальчик, хоть и не электрический, но, наверное, ненормальный. И как только он подумал об этом, ему снова стало страшно.
— Миллион… — повторил мальчик. — Это важнее всего на свете. Но это так трудно… У меня очень мало времени. Но если ты знаешь про миллион, я могу поговорить с тобой две минуты. А потом ты уйдешь. Ладно?
— Я могу и сейчас уйти; ты покажи, где ворота, — сказал Толик.
— Не знаю… — вздохнул мальчик. — Зачем нужны ворота? Мне они совсем не нужны. Мне нужно набрать миллион.
— Какой миллион?
— Миллион коробков. Ровно миллион. И тогда у меня будет больше всех в мире.
— Зачем тебе столько? — спросил Толик.
— Так у меня же будет больше всех в мире.
— Ну и что из этого?
— Вот и все, — сказал мальчик. — Больше всех в мире! Понимаешь?
— Понимаю, — послушно ответил Толик.
Он ничего не понимал. Он просто боялся молчать. Если он замолчит, то мальчик снова начнет считать коробки и тогда станет еще страшнее.
