— Там ничего особенного не было, — сказал Толик. — Я просто слова позабыл.
— Ну да, — согласился папа, — это со всяким может быть… Ладно, старик, ничего страшного. Говори свою правду.
— Так вот, — сказал Толик. — Ты помнишь тот день, когда ты обещал мне клюшку?
— Ну еще бы! — воскликнул папа. — Тогда наши выиграли: три — один…
— Так вот, в тот день меня забрали в милицию.
— Этого еще не хватало!
— Ты не бойся. Никто ничего не узнает. Как раз в тот день я нашел волшебный коробок.
— Какой коробок?
— Волшебный.
— Это в каком смысле? — спросил папа. — Очень красивый, что ли?
— Нет. На самом деле волшебный. Если переломить спичку и загадать желание, оно сразу исполняется.
— Это у вас игра такая? — спросил папа.
— Нет, это на самом деле.
— Ну, хорошо, — согласился папа. — Волшебный так волшебный. Что же ты мне хотел рассказать? Ты обещал говорить правду.
— Вот я и загадал. Чтобы в хоккей играть лучше всех в мире. И чтобы меня лев испугался. И чтобы в шахматы играть лучше всех.
— И это все?
— Все.
— Толик, — сдерживаясь, сказал папа. — Ты обещал рассказать правду. Я тебе поверил. А ты опять сочиняешь небылицы.
— Это не небылицы! — обиделся Толик. — Вот коробок, смотри.
Толик сунул руку в карман и вытащил коробок. Папа машинально взял его в руки, повертел и швырнул на диван. Он покраснел, и лицо его снова стало очень сердитым. Ни слова не говоря, он быстро вышел в коридор.
— Папа, я не вру! — закричал Толик. — Не вру! Не вру! Почему вы все мне не верите?!
В передней хлопнула дверь. В квартире стало тихо.
Толик стоял посреди комнаты и плакал, держа в руке коробок.
Толик был самый сильный человек в мире. Он лучше всех играл в хоккей и в шахматы. Но он никак не мог сделать так, чтобы папа хоть на минуточку ему поверил. Если, конечно, не прибегать к помощи коробка. И это было очень обидно, потому что получалось, будто Толик уже ничего не может добиться сам, даже если будет говорить лишь одну правду.
17
На улице было очень много народу. Все шли с сумками и свертками, все торопились в этот предпраздничный вечер. Все говорили громко и смеялись, потому что перед праздником у людей всегда особенно хорошее настроение. Трамваи, разукрашенные флажками, отчаянно звеня, протискивались сквозь толпы людей, которые сегодня расхаживали по улицам как попало. Постовой милиционер не обращал внимания на беспорядок. Он все равно не смог бы справиться. Да его сегодня как-то и не особенно боялись.
Впрочем, один человек, увидев постового, заблаговременно перешел на другую сторону. Ему не хотелось попадаться на глаза именно этому постовому.
Конечно, постовым был старшина Софронов, а осторожным человеком — Толик.
Трудно было надеяться, что в этой толчее удастся разыскать папу. Но вдруг повезет! Толик знал, что папа будет гулять по улицам, пока не успокоится. Толик шел, озираясь по сторонам, и держал руку в кармане. В кулаке была зажата спичка. Как только он увидит папу, то сразу сделает какое-нибудь чудо, и папа поверит. А потом они вместе будут обсуждать, как истратить остальные спички.
Но папы все не было.
У киоска, где продавалось мороженое, стояла очередь. Вертя головой, чтобы случайно не пропустить папу, Толик встал в самый хвост. Очередь двигалась быстро. У самого прилавка Толик обнаружил, что не взял денег. Это его не испугало. Сунув руку в карман, Толик прошептал несколько слов, и тут же в его ладони зашуршала бумажка.
— Два пломбира, — сказал Толик.
— У меня нет сдачи с таких денег, — сказала продавщица, взглянув на сторублевку. — Удивительно, как это тебе мама такие деньги доверила.
— А я мороженого хочу, — сказал Толик.
— Ну что он там копается! Давайте побыстрей! — зашумели сзади.
— Граждане, кто сто рублей разменяет? — спросила продавщица.
Очередь засмеялась.
— Чего там сто, давай уж сразу тысячу!
— Еще надо проверить, откуда у мальчишки такие деньги, — произнес кто-то сердитым голосом.
Толик попятился от прилавка.
— Держи его! — шутливо сказал тот же голос.
Но Толику было не до шуток. Он быстро отошел от прилавка и нырнул в толпу, проклиная себя за то, что не догадался назвать хотя бы пятерку. С этой сотней теперь и в магазине показаться опасно.
Пробежав на всякий случай с полквартала, Толик увидел, что навстречу идет Мишка с Майдой. Толик снова хотел перейти на другую сторону, но Мишка его уже заметил.
— Ты зачем наши стихи читал? — без всякого предисловия спросил Мишка.
— А твое какое дело!
— Потому что это нечестно.
— Да чего вы ко мне со своей честностью пристаете! — возмутился Толик. — Честно, нечестно… Надоели!
— Никто к тебе не пристает, — сказал Мишка. — Ты лучше руку из кармана вынь. Майда не любит, когда руки в карманах держат.
— Чихал я на твою Майду!
— Ты очень много воображать стал, — сказал Мишка.
— Сколько надо, столько и воображаю. Не учи ученого.
Толик глянул поверх Мишкиного плеча и съежился. Ему хотелось стать как можно незаметнее. Навстречу ему, отдуваясь и пыхтя, с толстой улыбкой на толстом лице шел толстый доктор из зоопарка. Как всегда, он нес множество свертков, которые расползались и стремились упасть на тротуар.
Доктор был уже близко, когда Толик стремительно бросился на другую сторону улицы. Нечаянно он задел какую-то женщину, а та задела доктора, и свертки посыпались на асфальт.
Мишка кинулся собирать свертки. А доктор даже не взглянул на женщину, которая его толкнула. Наверное, он привык к тому, что он толстый и его все время толкают.
— Большое спасибо, молодой человек, — сказал доктор Мишке, когда все свертки снова оказались у него в руках. — У меня, видите ли, жена в больнице, и приходится все делать одному. Могу я угостить сарделькой вашу замечательную собаку?
— Спасибо. Она не возьмет.
— Значит, она тем более замечательная, — улыбнулся доктор и пошел дальше, протискиваясь сквозь толпу.
Мишка огляделся по сторонам. Толика не было. Он исчез внезапно, будто растаял.
Он не ушел, не убежал, не спрятался, а просто ИСЧЕЗ. Как тогда, у клетки со львом.
Мишка стоял посреди тротуара. Его толкали прохожие. Но он не замечал ничего. Он вспоминал. Перед ним, как на экране кино, проплывали чудеса Толика. Чудеса расплывались и сталкивались, но вот наконец собрались в одну кучу, и тогда Мишка подумал, что этого просто не может быть. И еще он подумал, что все это было. Все это не приснилось, не показалось, потому что не может ни казаться, ни сниться разным людям одно и то же.
