Киприан заговорщически сверкнул глазами.
— Подстрекаешь на воровство?
— На войне как на войне, — развела руками та.
Промчавшаяся мимо шумная ватага беспризорников, какой-то тощий, роняющий каску жандарм в хвосте и голодные завывания ветра придали ее доводам убедительности.
— Мороз, а ты в пальто нараспашку. Застегнись, — сказал Киприан и потянулся к фиолетовым пуговицам-конусам. Юлиана отступила. И без него управится. Не хватало, чтобы ее, как дитя малое, одевали.
— Да ладно уж, — проявил настойчивость Киприан и приблизился на шаг.
А через мгновение им пришлось в срочном порядке бежать в укрытие. Их едва не задело взрывом, прогремевшим в соседнем переулке.
— Бардак, — высказалась Юлиана, уткнувшись носом в плечо своего телохранителя. — Давай побыстрее обчистим закрома и вернемся в лес.
Киприан, как ни странно, возражать не стал. Всё-таки прогуливаться под аккомпанемент грохочущих снарядов — удовольствие на большого любителя.
Заброшенный магазинчик через дорогу, как выяснилось позднее, не был таким уж заброшенным. За ним приглядывал тщедушный глуховатый пенсионер в компании радикулита и лающего кашля. За оградой на привязи растерянно сидел бульдог. И вот он-то как раз не лаял.
Пёс и ухом не повёл, когда, слабо звякнув колокольчиком, через порог переполз увесистый мешок картошки.
Мука грубого помола оказалась куда менее сговорчивой. Сколько Юлиана ни напрягала фантазию, в какие уговоры ни пускалась, а бумажный пакет на полке ни на йоту не сдвинулся.
Киприан (как обладатель чрезвычайно острого зрения) со своего наблюдательного поста лично подтвердил: мука — товарищ крайне тяжелый на подъем.
— Будем довольствоваться тем, что имеем, — вздохнула Юлиана.
А имели они четыре пуда картошки, пуд немытой моркови, столько же репчатого лука и один несчастный корень сельдерея. Чтобы выманить овощи, им даже не пришлось заходить за ограду.
— Тот случай, когда ученица превзошла своего учителя, — усмехнулся Киприан. — В тебе явно что-то есть.
Ага. Вот в точку. Лучший комплимент за всю историю человечества!
— В следующий раз потренируемся со стеблями трав, — пообещал «учитель», взваливая себе на спину незаконную добычу.
Глядя ему вслед, Юлиана невольно заулыбалась. Посланник небес, весь такой благородный, статный, навьючил себя под завязку и, наплевав на гордость, тащит мешки с провизией, как рядовой обитатель срединного мира.
— Знаешь, — сказала она, догнав Киприана. — Тебе всё-таки нужен слуга. Неправильно это, самому тяжести тягать.
И тихонько вытащила из связки морковку с луком.
53. Даже смерть не разлучит нас
Грубая девица, выдающая себя за сестру, пузырек с ядом, наказ отравить Пелагею — всё это стёрлось у Гедеона из головы, едва он спустился в гостиную. Два белых крыла горлицы распростерлись над ним, заслонив прошлое от внутреннего взора, как луна заслоняет солнце в час затмения. Нагнёшься подсмотреть, что же там, за крыльями, — мешают маховые перья. А раз мешают, может, и неважно совсем? Может, он забыл о каком-нибудь пустяке, который и внимания-то не стоит? Например, о том, что у него дырявые карманы.
Теора, как увидела пузырёк, сразу подумала, что его обронила Пелагея. Никто, кроме хозяйки лесного дома, не мог знать секретных рецептов Энеммана. Пелагея — единственный человек из средних миров, кто тесно общался с Незримыми. Вполне возможно, ей удалось воспроизвести состав лекарства, которое некогда использовала бабушка Медена.
Наконец-то Теора сможет принести хоть какую-то пользу! В пузырьке ведь целебный настой. Если влить его в глиняный кувшин с водой, хорошенько размешать, а потом дать выпить каждому по стакану, голод еще долго не даст о себе знать. А болезни, если какие и подбирались, чтобы ударить исподтишка, сгинут безвозвратно.
Пелагея вышла из кухни, бросила на стол подгоревшие прихватки и села, подперев кулаком щёку.
— Слышали, что Киприан сказал, перед тем как в город уйти? Марту похитили.
— Правда, что ли? — ахнула Теора, вливая в кувшин содержимое флакончика. — Но кому вдруг понадобилась наша Марта?
Пелагея горько вздохнула, уставившись в пространство отрешенным, невидящим взглядом. Без верной помощницы по хозяйству дом опустел наполовину. А вместе с ним опустела и душа. Пелагея вдруг поняла, как сильно будет скучать, если Марта не вернется. Пусть она порой и брюзга, зато трезво смотрит на жизнь, не строит иллюзий и прочно стоит на земле.
Позывные из-за двери — два коротких «тяв!» и одно завывание — возвестили о прибытии Кекса с Пирогом. Пелагея помчалась отворять.
— Ну, что?
— Следы, — сказал Пирог, — ведут к особняку Грандиоза. — И прошмыгнул в сени, где в миске его ждала обглоданная куриная косточка.
— Изгородь каменная, перелезть можно, — высунув язык, добавил Кекс. — Но похоже, там имеется потайная дверца. У меня чутьё.
Не успел он устроиться на коврике перед камином, как в прихожую ворвались с морозным ветром Юлиана и человек-клён. Сгрузили у входа добытое неправедным трудом добро и, как угорелые, бросились к столу.
— Во мне, оказывается, дремал нераскрытый талант! — объявила Юлиана. — Выжата, как лимон! — Выпалила она. И опередив Пелагею, которая потянулась было к кувшину, залпом его ополовинила. После чего напиток перекочевал к Киприану.
Киприан сделал всего два глотка, вытер губы тыльной стороной ладони и поставил кувшин на место.
— С тобой кто угодно отпетым негодяем станет, одаренная ты моя, — сказал он, смеясь. — Первое практическое занятие — и то, представьте, оказалось кражей!
«Кому кража, а кому благое дело», — собралась возразить Юлиана. Но тут по лестнице ссыпался взволнованный Гедеон.
— Бездна, — сообщил он, — сундук с золотом прислала!
— А собачьи сухарики там, случайно, не завалялись? — спросил, облизываясь, Кекс.
— Так или иначе, на это стоит взглянуть, — сказала Пелагея и двинулась наверх. За нею в сопровождении Незримого отправилась Теора. Уж очень ей было любопытно, похоже ли золото средних миров на драгоценную проволоку, в которую она переплавляла солнечные лучи. Гедеон, Кекс, Пирог и даже Обормот всерьез заинтересовались подарком бездны.
Только Юлиану вдруг замутило.
— Погоди, — попросила она, хватаясь за Киприана, когда тот направился за остальными. — Что-то мне нехорошо. И страшно.
Подошла к дивану на подкашивающихся ногах, тяжело опустилась на подушки. Состояние было такое, словно ее выпотрошили. Словно вывернули наизнанку, вытряхнув чувства, как увядшие полевые цветы. А сердце придавили неподъемным вековым грузом.
— Что-то мне нехорошо, — повторила она и свернулась на диване клубком. Перед глазами пульсировали и разрастались тёмные пятна.
