Переплет мягкий, потрепанный, кое-где подпаленный на краях. Не очень-то подходящая замена подстилке.
Обормот считал иначе. Как только книга захлопнулась, он водрузил сверху свою мохнатую тушку и махнул хвостом.
— Эй! Ты что, котяра, творишь?! — взвился со скамейки Пересвет. Но было поздно.
Книга под Обормотом стала быстро таять, пока окончательно не растворилась в воздухе.
— Труд всей жизни! — простонал Пересвет и схватился за голову.
А следовало бы радоваться.
61. Час от часу…
Силища в Марте бурлила нечеловеческая. С такой силищей не то, что баржи — ледоколы можно тягать, не надорвешься.
Грандиозу по габаритам до ледокола было далеко. Когда Марта подняла массивный дубовый стол, рассчитанный на три дюжины персон, а потом швырнула этот стол в стену, к которой жался Великий, вся жизнь пронеслась у него перед глазами.
Вот он клянчит у родителей игрушечную лошадку на ярмарке, вот топает с ранцем в школу. Доля секунды — и он уже выпускник, целуется в парке со своей первой любовью. Стройный, подтянутый. Когда только разжиреть успел?
Еще доля секунды — и он любуется грандиозным пожаром во дворце, который сам же и устроил. Король Вааратона мертв. Наследников нет. На троне — отгадайте кто.
Пронестись до финальной точки жизнь Грандиоза не успела. Летящий в него стол вдруг ни с того ни с сего исчез. А затем выяснилось, что в стенах резиденции всё это время прятались призрачные арнии. Словно чьей-то команды ждали.
Не то птицы, не то медузы, они стали просачиваться сквозь декоративную плитку, с хлюпаньем и чавканьем подтягивая за собой склизкие хвосты. А выплыв из стен, устремились к Грандиозу сплошными потоками прозрачной слизи.
Канделябр выпал у него из рук уже без участия Марты. Она стояла, из ушей у нее валил дым. В зрачках плясало дикое смеющееся пламя, а в голове кто-то торжествующе хохотал на сотни разных голосов.
А потом Грандиоз заорал. Да так, что волосы у жандармов в подвале дружно встали дыбом. Он орал не прекращая, словно его по живому режут. Замолк лишь, когда слизь облепила его целиком, перекрыв доступ к воздуху. В лёгких установился вакуум, глаза полезли на лоб. И кто знает, чем бы всё обернулось, если бы Грандиоз, точно как книга Пересвета, не растворился до последней пуговицы на жилете.
Селена проявила куда большую выдержку, когда призрачные арнии взялись за нее. Вынырнув из кирпичной кладки и задевая тягучими «хвостами» стеллажи, они полетели к ней, теряя по пути части своих скользких желеобразных тел. Селена остолбенела, сжав губы до белизны. Жандармы попятились. Кто-то даже бухнулся в обморок. Не тронув Эремиора с Пелагеей и обогнув привязанную к колонне Теору, призраки окутали людей плотными слоями слизи, растворив их точно так же, как мыло растворяет пятна на одежде. Вместе со всей их амуницией.
Навалилась густая тишина. Слушать ее совершенно не хотелось. Поэтому Пелагея решила поделиться впечатлениями:
— Вот так жуть, — потрясенно высказалась она. И подергала Незримого за рукав. — Интересно, они навсегда пропали? Или, может, в иное измерение угодили?.. Ну, как с Обормотом.
Эремиор продолжал молча сиять. Похоже, явление призрачных арний произвело на него ошеломляющий эффект.
— А что теперь станется с Теорой? — не унималась Пелагея. — Ты вроде говорил, что будешь защищать меня. Это лишнее. Возвращайся лучше к ней.
У Незримого наконец-то прорезался голос:
— Я бы и хотел, да не могу. Закон верхних миров, — печально ответил он.
— Ах… Ну да, закон, — кивнула та. И крепко задумалась.
Такой задумчивой Пелагея давно не была. Она не выказала эмоций, когда Теору отвязали от столба и без препятствий вынесли из особняка.
Встретив Марту, которая по-прежнему дымилась и бездумно смотрела перед собой, Пелагея сочувственно похлопала ее по плечу — и источник дыма словно перекрыли. Из зрачков убрались восвояси отсверки блуждающих огней. Да и сами огни как будто сгинули. Точно залили их водой.
Пелагея более или менее пришла в себя, когда Марта принялась горячо трясти ее за руку. Так горячо, что кое-где на пальцах даже появились красноватые ожоги.
— Ты меня спасла! — без умолку тараторила помощница. Похоже, она где-то подхватила вирус многословия. — Меня изнутри словно ржавчина разъедала. А теперь всё прошло! И ведь что удивительно: я до сих пор полна сил! Раньше убить была готова. Кого угодно убить. А теперь какой-то живительный источник во мне открылся! Знаешь, я должна отправиться на поиски матери и сестер. Прямо сейчас. Думаю, быстро их отыщу. Не поверишь, предчувствие!
Закончив говорить, Марта наконец-то отпустила ее многострадальную руку и, помахав на прощанье, двинулась вдаль по каменистой дороге.
Солнце вызолотило верхушки сосен и подобралось к верхушкам берез, когда Пелагея увидела дом. Он был как подбитый ворон, с клювом, направленным в небо. О том, сколько предстоит работы, лучше было не думать. Стены обновить — раз, выпилить новую мебель — два, переложить половицы — три… Пелагея тряхнула кудрями. Сейчас не это важно.
Как Теору в чувство привести? Вон она, горемычная, на руках у Незримого. До сих пор без сознания. Голова откинута, волосы струятся долу белопенным каскадом. На пальце блистает чистый изумруд. Но Незримый на нее и не смотрит совсем. Ведь души в ней не чаял. А теперь как будто подменили его. Ох, наплачется девочка, когда очнется…
За изгородью обнаружилась дверь, которую нещадно выдрали вместе с «мясом» и швырнули в траву. Ведущая к дому тропа была исхожена вдоль и поперек. Мелкие следы, вероятнее всего, принадлежали Кексу и Пирогу. Отпечатки туфель — без сомнения, Юлиане.
Не успела Пелагея оторваться от изучения следов, как ей навстречу по ступенькам слетел взмыленный Пересвет. По его виду было похоже, что он то ли убегал от кого, то ли, наоборот, гонялся, забыв обо всем на свете.
— Крушитель! — вскричал он и бросил кепку-восьмиклинку в клумбу, разбитую под маргаритки. — Толстый увалень! Рукопись мою уничтожил!
Потом он долго, не мигая, глядел на Пелагею и в итоге выдал:
— О! А ты жива! Что было-то?
Пелагея ничего объяснять не стала. Всё равно не поймет. Просто указала взглядом на Эремиора. Преобразился он до невозможности. Точь-в-точь ангел, спустившийся с небес, невозмутимый и собранный, готовый по первому зову примчаться к новой хозяйке.
Пелагее слово «хозяйка» как-то резко разонравилось, а Эремиор едва ли мог сойти за верную собачонку на поводке. На весу он держал свою возлюбленную. Судя по выражению лица, бывшую возлюбленную. Впечатление создавалось такое, словно у него на руках не Теора, а какой-нибудь закоренелый пропойца, от которого за версту разит перегаром и которого слезно попросили доставить домой.
Пересвет Эремиора, конечно же, не узнал. Это вам не графитовое изваяние в неверном свете коптилки. Ни дать ни взять блистательный паладин при благородной даме. Что именно требуется «благородной даме», парень сразу сообразил. И ринулся в сени. Спустя некоторое время он выволок гамак — на удивление целый. Огонь к нему даже не притронулся.
