Она промучилась в кровати до рассвета — с ледяными руками и ногами, путаницей в уме и шумом в ушах. Где-то в отдалении звучал недовольный голос Юлианы. Она утверждала, что из-за регулярных ночных бдений скоро превратится в зомби. Пелагея терпеливо накладывала на лоб Марте повязку, смоченную в слабом спиртовом растворе.
— Нервишки шалят, с кем не бывает! — говорила она.
Марта дала себе зарок, что больше никогда не будет гадать.
А утром Киприан с Пелагеей испекли хлеб. Мягкий, пахучий и такой вкусный, что даже не верилось. Теора отказалась от своей «небесной» диеты и уплетала хлеб за обе щеки. Тень Незримого дремала подле нее, величественная и статная, несмотря на свою двухмерность. Марта жевала горбушку, запивая горячим молоком.
— Кушайте, кушайте, — приговаривала хозяйка. — Ты тоже, Майя, кушай. Съедим хлебушка и будем здоровыми.
Узнав, как жестоко обошлись с ее тряпичной куклой, Пелагея за удивительно короткий срок сшила девочке новую — в широком коралловом платьице, с ручками-варежками и головой, набитой семенами льна. Майя без раздумий назвала ее Редой и везде носила с собой в кармане. Ее счастью не было предела.
18. Иноземная хворь
С поры первого и последнего гадания дожди зачастили. Они привычно гудели по крыше и стучались в окна, проверяя, тщательно ли те закрыты. Марта топила самовар в черном переднике и начищенных остроносых туфельках, которые задешево достались ей от одной базарной торговки. Кот днями напролет просиживал на спинке дивана, обмотавшись хвостом. То ли ему надоело проказничать, то ли его удручало отсутствие посуды, которую можно бить, но он наконец-то оставил Марту в покое. Кекс с Пирогом носились по этажам, выискивая тайны и поднимая лай по малейшей мелочи. Юлиана выгоняла их носиться под дождь. Камин нашептывал Киприану трескучие сказки. Человек-клён теперь всё больше дремал перед огнем, а ночью пропадал в лесу. Чем он там занят, никого не интересовало. Марту интересовал лишь его философски-притягательный образ. А Юлиану — его присутствие в принципе. Была и третья поклонница — Теора. Ей нравилось созерцать его прекрасные черты из тени и тихо вздыхать о мимолетном, но столь памятном времени, проведенном в Энеммане. Мысль о том, что она играючи спасёт Вааратон и вернется на родину не позже, чем через месяц, растворилась в бесконечных дождях и заботах. Когда же ей наконец выпадет шанс в открытую сразиться со злом? Почему она только и делает, что путается под ногами? Незримый всячески старался отразить от нее пагубную печаль. И пока у него это выходило. Но перед главной битвой ему следовало еще более окрепнуть.
Как-то раз Теора попыталась расспросить Пелагею об арниях и женщине из леса, которая стреляет без промашки. В ответ она услышала лишь назидания да совет не поминать былое.
— Тогда как я смогу разобраться, с чем надо бороться?! — вспыхнула Теора.
— Если станешь противостоять в открытую, проиграешь, — коротко сказала Пелагея. Она предпочитала делать вид, будто зла не существует. И думала, что оно покорно ретируется, если не встретит сопротивления.
— Но что, если это и есть главная проблема Вааратона? — не сдавалась Теора.
С библиотечного этажа за новой порцией чая спустился Пересвет. За ухом у него, как всегда, торчал карандаш, а мысли витали где-то между третьей и четвертой главой будущего шедевра. Когда Теора упомянула о проблеме, Пересвет встрепенулся.
— Ой, мелко копаешь, — сказал он. — В Вааратоне уйма проблем. Например, ненастье. Или бедность. Или тот факт, что король бродит невесть где и никто не видел его в лицо. Если потянуть за одну ниточку, долго придется распутывать.
Марта ворчала на Майю: та повсюду разбросала лепестки ромашки.
— Намусорите тут, а мне подметать, — досадовала она. — Да ладно, не надо мне помогать. Сама управлюсь.
Майя послушно отложила щетку с совком и отправилась играть в тайную комнату.
— Смотри, в пропасть не угоди! — крикнула Марта. Иной раз от ее крика у Юлианы раскалывалась голова.
Она подкрутила кое-какие винтики, подняла свою летучую кровать повыше над мирской суетой — и очутилась почти вровень с гамаком Киприана. Перья арний на «лечебной площадке» тихо переливались в полутьме, оживляя давно забытые грёзы. Сейчас в этом странном, непостижимом доме Юлиана чувствовала себя целой и неделимой, как бревна, из которых он был сложен.
Теора укрылась тяжелым теплым одеялом, но прежде чем погрузиться в дрёму, подумала о Киприане. Сколько еще ночей он будет бродить по лесу? Почему он так загадочен и красив, словно не принадлежит этому миру? Что, если…
Предположение оборвалось, едва зародившись в уме. Незримый предположений не терпел. Ночью он обретал силу. Когда он, объемный и черный, как ночь, с силой сжал Теору в объятиях, ее пронзила тревога. Но затем по телу разлилась невероятная слабость. Мышцы размякли, точно глина под дождем.
— Я вижу тебя насквозь, — прошептал Незримый. — Мне известны все твои мысли. Так что не думай лишнего, понятно? Ты моя.
Окончательно разомлев, Теора провалилась в окутывающий сон — и даже не заметила.
А Киприан тем временем выбрался на охоту за капканами. Он шагал меж деревьев в своих необъятных одеяниях, как владыка леса. Ливень яростно шелестел в листве кустарников, огибал кочки быстрыми ручейками и норовил вымочить «владыку леса» насквозь. Но Киприану как с гуся вода. Он поранился железным зубом капкана и заживил свою рану в мгновение ока. Порвал рукав, случайно зацепившись за сук, но ткань тотчас заросла, словно бы одежда была фантастическим живым существом. А когда ему надоело терпеть падающие на лоб капли, немало удивился при появлении над головой прозрачного защитного купола. Хотя сам же купол и создал.
Утром охотников ждал неприятный сюрприз: Киприан выпустил из силков никак не меньше дюжины арний. Еще приблизительно столько ожидало вызволения на вершинах ближайших сосен. Завтра охотники не получат ни единой арнии. А если снова сунутся в лес, Киприан предпримет очередную вылазку — ему не сложно. И оставит браконьеров с носом. Рано или поздно они отступятся. У них просто не будет выбора.
Режим ночного видения работал исправно. Киприан повернулся, чтобы оглядеть дерево на предмет силков, и обнаружил, что на каждой ветке близ ствола, точно игрушки на магазинных полках, рассажены бледные призрачные птицы. От настоящих арний они отличались разве что цветом да неподвижностью. Киприан обернулся к соседнему стволу, но и там, словно чей-то нелепый розыгрыш, в молчаливом ожидании сидели призраки.
— Так вот каково это, когда подкашиваются ноги! — вслух произнес человек-клён. Раньше с ним подобного не случалось. Случалось только с Юлианой. И тогда он с готовностью приходил на помощь, чувствуя себя гранитной скалой, на которую можно опереться. А сейчас почва ушла из-под ног у него самого. И как назло, ни одной гранитной скалы поблизости.
— Так вот, каково это! — повторил он, храбрясь.
