— Пусть пишет, — решительно сказала Рина. — Не такие уж люди дураки. Иногда им, может, и нравится, когда их обманывают. Но с Грандиозом номер не пройдет. Мы обязаны открыть им глаза.
Марта не стала возражать, когда Рину разместили с нею на кухонной печи. Не рвалась она и на чердак, чтобы помочь Пелагее разгребать завалы в поисках подходящей подушки с одеялом. После того как Пересвет трижды заскочил на кухню, предлагая Рине поочередно то тёплые гольфы, то тёплый свитер, то тёплую дружескую беседу (и всё это — с невыносимой, приторной улыбочкой), у Марты на душе сделалось до того кисло и горько, что захотелось немедленно сбежать. Но она терпела, отчужденно усевшись на краешке скамьи и заливая горечь отваром душицы. А всем, кто интересовался, отчего это она не в духе, врала, что объелась калины из погреба.
Пересвет носился с Риной, как с писаной торбой. После заката он постучал в дверной косяк, отодвинул бисерную занавеску и, не зажигая свечи, отвратительным шепотом осведомился, «не нужно ли чего прекрасной гостье».
— Не нужно, — ответила за «прекрасную гостью» Марта.
— Пижама подошла? Не жмёт?
Тут терпение истощилось. Марта слезла с печи, босиком подбежала к Пересвету и с трудом удержалась, чтобы не вздернуть его за шиворот.
— Слушай, а тебе нигде не жмёт роль хозяюшки? — зашипела она.
— Завидно, да? — окрысился тот. — Завидуешь, что о Рине беспокоятся, а о тебе нет! Ты злая, склочная пустышка! И любишь только себя.
Марта отшатнулась, точно ей влепили пощёчину. Пока она соображала, как бы побольнее уколоть в ответ, Пересвет растворился во тьме дома. Заскрипела веревочная лестница. А потом перекладины, постукивая друг о дружку, втянулись в библиотечный отсек.
Марта понуро вернулась на кухню и с ногами забралась на скамейку возле окна, прикрыв щиколотки подолом платья. Снаружи, на промозглом ветру, стучалась в ставни ветка березы. Но Марте казалось, что стучится леший, которого выгнала из дебрей черная тоска. В лесу что-то стонало. На душе медленно оседал пепел.
— Ну всё, — сказала она себе. — Хватит тянуть резину. Надо найти блуждающие огни и убираться отсюда, от греха подальше.
В последнее время ее так и подмывало запустить в Пересвета чем-нибудь колюще-режущим. Да желательно, чтобы это что-нибудь угодило ему прямиком в наглую физиономию.
* * *
В третьем часу ночи Киприан обнаружил Юлиану на крыльце. Она стояла, притулившись к брусу и склонив голову набок, а вокруг завывал сорвавшийся с цепей ветер. Вершины елей, берез и сосен мотались из стороны в сторону, как будто накануне основательно перебрали со спиртным. В черном небе дрожали скудные огоньки звезд.
— Простудишься, — сказал Киприан и набросил ей на плечи покрывало из овечьей шерсти. Юлиана вздрогнула, но не обернулась.
— А, это ты!
— Не спится? — спросил он, бережно заключая ее в объятия.
— Попробуй усни в доме, который превратился в проходной двор! Завидую Кексу с Пирогом. Когда надо, они могут дрыхнуть без задних лап… А если серьезно, волнуюсь я. За тебя волнуюсь, между прочим.
— Раньше не волновалась. — В его речи послышались лукавые нотки.
Юлиана фыркнула:
— Так надо же когда-то начинать!
И замолкла, опустив взгляд. В мигающем свете масляного фонаря, который она поставила на широких перилах, многое выглядело непривычно. Например, руки Киприана, сложенные в замок у нее на талии. Пальцы как у пианиста, кожа гладкая, отливающая золотом, сосуды точно жилки в листе. Не руки — настоящее произведение искусства! Как она только раньше не замечала?!
Ветви отбрасывали на ступени крыльца ломкие, трепещущие тени. Минута текла за минутой, а Юлиана всё молчала, чувствуя, как по телу разливается тепло и подступает приятная усталость. Киприан, хоть и не до конца человек, был ей сейчас роднее любого человека. И отпускать его ужасно не хотелось. Но Юлиана себя пересилила.
— Тебе уже пора? Иди, давай. Охотники Грандиоза скоро выйдут… на охоту.
Она попыталась сдвинуться с места, но Киприан лишь крепче притянул ее к себе и прислонился щекой к ее щеке.
— Погоди, — прошелестел он. — Давай еще немного побудем так.
Юлиану пробрал озноб. В груди гулко заколотилось сердце.
«Нервы», — сказала она себе. Вышло неубедительно.
В глуши сосна с треском избавилась от неугодной ветки. Филин, ночной сторож, промелькнул так близко, что при желании можно было бы коснуться его крыла. Но Юлиана даже не обратила на него внимания.
— Уверен, что справишься? Что если тебя убьют? Что если ты не сумеешь себя исцелить?
— Такого не случится, — обнадежил Киприан. — Мне есть кого защищать. Стало быть, справлюсь. Жди меня к утру.
Он отстранился неожиданно резко, перемахнул через ограждение (хотя никто не мешал сойти по ступеням) и нырнул в лесной мрак. Просторные одеяния устремились за ним шелестящей волной.
В кадушку с водой, где настаивалась хвоя, одиноко слетел березовый лист.
26. Полночный джаз
Марта специально надела самые толстые носки, чтобы, как следопыт, красться по дому бесшумно. Но ей, будто нарочно, попадались половицы одна певучее другой. И мало того, что скрипучий концерт выходил на редкость громким. Судя по всему, на каждой из половиц сидел коварный Держи-Хватайка. Он нащупывал у носков «слабые места» и ловко вытягивал из них нитки. До комода, где хранилась шкатулка с лунной пылью, Марта добралась на честном слове.
А потом начали происходить жуткие вещи. Камин, в котором едва тлели угли, вспыхнул сам собой. В настенных канделябрах, передавая эстафету, без чьего-либо участия зажглись свечи. Граммофон вообразил, что ему всё дозволено, водрузил на пластинку корундовую иглу — и из рупора тихо полился старый, заезженный джаз. Марта остолбенела. Но окаменеть до состояния статуи ей не дала съехавшая с катушек мебель. Похоже, у секции и комода возникли разногласия с ящиками. Ящикам было приказано убираться вон. Их с душераздирающим скрежетом стали выпихивать наружу. Но ящики не собирались так запросто сдаваться. Они вздумали проявить характер и с точно таким же скрежетом принялись заезжать обратно. В ходе ожесточенной борьбы их содержимое обрело невесомость, вырвалось на вольный воздух, да там и зависло. Марту в мгновение ока окружили расчески, зубочистки, мыло ручной работы и носовые платки далеко не первой свежести. Шкатулка с лунной пылью, окутанная призрачным сиянием, очутилась прямо перед ее носом, но открываться не пожелала. Чтобы ее открыть, требовался ключ. А до него попробуй дотянись! Ключ застыл так высоко над головой, что ни прыжки по скрипучему полу, ни увещевания, ни уж тем более угрозы не помогли. Марта чуть не заплакала с досады. Будь здесь Киприан, с его-то ростом… Впрочем, лучше обойтись без свидетелей.
— Ну, попадись мне, мелкое шкодливое привидение! — сквозь зубы процедила она и подпрыгнула еще раз. В том, что ее дразнит привидение, она ни капли не сомневалась. В конце концов, если в комнате для гостей имеется выход в открытый космос, кладовая плавно перетекает в лесную глушь, а хозяйка при всяком удобном случае обращается горлицей, разве можно удивляться таким обыденным вещам, как расхулиганившийся призрак?
