Киприан заглянул ей через плечо.
— Ой ли?
В этот миг у нее на глазах свершилось чудо: пустота на блюде заросла свежей выпечкой, точно как озеро зарастает льдом в звонкие морозы. Корочка хрустит, аромат — закачаешься. Словом, шедевр кулинарного искусства. Но Юлиану было сложно чем-либо удивить.
— Говори, только честно, — сощурилась она. — Твоя магия?!
— Я так не умею, — покачал головой человек-клён.
— А-апчхи! — возразила та. — Чхи!
В ответ на столь дерзкое заявление Киприан был вынужден принять решительные меры. Он взял Юлиану за плечи, силой отвел от стола (правда, она всё равно умудрилась запихнуть в рот несколько кабачковых оладьев) и лично переправил в гостиную, где заставил переодеваться. Жуткое фиолетовое пальто отправилось сушиться на вешалку, платьем цвета фуксии занялась «морская владычица» (она же Пелагея). Взамен Юлиане предложили костюм девы-воительницы — и не прогадали. Шлем, сверкающая кольчуга и меч, даром что бутафорский, были созданы будто специально для нее. Юлиана вмахнула мечом раз-другой, отработала сокрушительный удар и, сведя брови, двинулась на своих верных псов. Точнее сказать, неверных.
— Беглецы! — грозно возгласила она. — Из-за вас у меня выдался чудовищно-непредсказуемый и страшно-забавный день.
Пирог извинительно завилял хвостом, выбивая коврик, на котором лежал. А Кекс приоткрыл глаз и зевал чуть дольше, чем полагается неверным псам. Юлиана опустила ему на голову остриё меча.
— Засим, — сказала она, — нарекаю тебя моим оруженосцем. А ты… — Меч переместился на мохнатую макушку Пирога. — Ты понесешь шлем.
И не успел пёс сообразить, о каких таких шлемах толкуют, как его — под хихиканье «девы-воительницы» — накрыло куполом с решетчатым забралом.
Киприан высушил свою мантию способом, доступным лишь избранным клёнам-оборотням. На секунду превратив ее в лиственный покров, он удало исполнил в воздухе двойной тулуп, разгладил полы вновь черного одеяния и потащил Юлиану на свежий воздух — танцевать.
* * *
У Теоры закружилась голова и чуть было не отнялся дар речи, когда Незримый нежданно-негаданно материализовался из тени. Одно дело — в тишине, под защитой стен, и другое — у всех на виду. Что подумают люди? Не ополчатся ли на нее? Не сделают ли изгоем?
— Перестань дрожать, как лист мереники, — с укором обратился к ней Незримый. — Погляди вокруг. Они нам не враги.
Теора послушно оглянулась. Какая-то маска с пучком розовых перьев приветливо помахала ей рукой и послала воздушный поцелуй, который, по всей видимости, предназначался Незримому. Проходя мимо за новой порцией выпивки, «доктор чумы» довольно крякнул.
— Экий у вас костюм, сударь! Диковина! Передайте своему портному, что он умелец, каких поискать.
Восставший из плоскости чужеземец учтиво поклонился, подметая землю длинными рукавами. Сейчас он выглядел точно одушевленная скульптура из чаро-камня шингиита, который по черноте мог бы поспорить с самой глухой, самой беспросветной ночью. Отбросив с лица смоляные пряди, Незримый закружил Теору под музыку среди прочих танцующих. А потом вместе с нею присоединился к весёлому хороводу вокруг «морской владычицы». И Теора поняла: больше она не сможет быть отверженной. Даже если очень постарается.
32. Безрассудство
Ненастье брело по Вааратону и спотыкалось о верхушки массивных елей. Громко всхлипывая, обрушивало на города и сёла реки слёз. А вздумало наступить на поляну с цветными фонариками — напоролось на невидимый шип и запорошило манной крупой.
— Первый снег? — не поверил профессор погоды, подставляя ладонь в перчатке.
— Сне-е-ег. Вот досада! — Поёжилась Юлиана.
— Снежок! — обрадовалась Рина и сплясала танец собственного сочинения перед восхищенным Пересветом.
Гости перестали водить хоровод, молча подняли головы. Снег валил всё гуще, обещая выбелить к утру поля, лесные просеки, скверы и мостовые. Завтра солнце встанет в торжественном безмолвии — бледное, остывшее. Лужи скуёт льдом, а под ногами захрустит свежее серебро зимы. Морозы пришли раньше, чем ожидалось. Одних это радовало, других — огорчало. И лишь неисправимые мечтатели, живущие в собственных уютных мирах, принимали неизбежность с равнодушием.
— Счастливого Безлистья, что ли? — в полной тишине сказала Пелагея. На граммофоне закончилась и вхолостую крутилась блюзовая пластинка. Никто даже не подумал ее заменить.
— Счастливого! — бодро отозвался профессор погоды.
— С праздником, с праздником! — зашевелились остальные.
Юлиана прошла по первому снегу в сапогах со звякающими застёжками и всем назло вынула из кипы пластинок «Летний вальс». Она не собиралась безропотно покоряться судьбе.
Теора тронула Незримого за локоть.
— Ты малость просвечиваешь. Давай уйдем подальше от огней.
Ее желание сбылось чересчур уж быстро. С размаху ударил в грудь студеный ветер и, сгоняя улыбки с лиц, разом погрузил поляну в кромешный мрак. Цветные фонарики погасли одновременно, словно кто-то их нарочно задул. Вместе с ними ослеп дом, и Юлиану это насторожило.
— Вот так невезение! — воскликнула Пелагея. — Погодите, без паники! У меня где-то завалялись свечи.
Но не сделала она и шага по направлению к двери, как тьму пронзили два лиловых луча.
— Прячься, кто может! — ополоумев, завопил профессор погоды. Он сдернул с себя маску чумного лекаря и бросился к калитке. Нет чтобы, как человек разумный, бежать в противоположную сторону! Прямиком к Мерде припустил.
Пелагея оттянула его за край плаща, когда он был уже на краю погибели. Оттолкнула назад и преградила Мерде дорогу.
— Нечего тебе здесь делать!
— Правильно! — поддержала Юлиана. — Проваливай!
Жуткие глазищи полыхнули зарницами, вперились в Пелагею с ярой злобой. Ярой и столь осязаемой, что ею можно было бы ранить не хуже отравленного клинка. И тут люди впервые услышали голос Мерды.
— Отдайте! Отдайте мне его!
Она гудела хором голосов — низких и высоких. Верещала, выла, скрежетала, точно кресало при ударе о кремень. Водила ногтями по каменной крошке, тянула жилы. И всё это без единого движения.
По спине у Юлианы пробежал холодок, гадко засосало под ложечкой. Еще минуту назад она была полна отваги, а теперь кости сделались совсем как вареные макароны. Хоть бери да на вилку накручивай.
Теора со стоном запустила пальцы в волосы. Спазм сжал ей горло. А мысли — обыкновенно четкие и неторопливые — потонули в первобытном хаосе. Теневой корут Незримого сейчас же покинул ножны, но кое-кто оказался предусмотрительней. Переместившись на центр поляны, Киприан завернулся в мантию и с ног до головы мгновенно озарился аквамариновым сиянием, которое начало расходиться к изгороди концентрическими кругами. Присыпанная снегом земля затряслась, дала глубокие трещины. Гости похватались друг за друга, стараясь удержать равновесие. А Юлиана (что на нее только нашло?!) рванула к человеку-клёну со всех ног. Вцепилась крепко — не отдерёшь.
