— Эй? — тихо позвала я, делая шаг вперед.
В глубине комнаты раздался шорох, и я вздрогнула. Показалось? Неуверенно потопталась на месте, сжимая холодный тяжелый ключ. Сделала шаг и наткнулась на что-то, толкнула носком ботинка. Бутылка? Стекло звякнуло и покатилось по полу. Я растерянно замерла. Глаза немного привыкли к темноте, и я уже различала очертания предметов. Но что это за груда слева? Или углы справа? В этой комнате сделали перестановку?
— Эй…
Ледяной комок в груди разросся и уколол под ребра. Дышать стало трудно. Пожалуй, надо убираться, зайду в другой раз!
Слева шевельнулась тень, и я вскинулась, до рези всматриваясь во тьму.
— Я…
Тяжелая рука легла мне на губы, закрывая рот.
— Т-ш-ш… не надо слов. Ты ведь не для этого здесь… — жаркий шепот опалил висок. Ноздри защекотал запах льда… И сзади прижалось горячее и, кажется, почти обнаженное тело Вандерфилда.
Я пискнула ему в руку и замерла, ощущая, как мужские губы скользнули с щеки ниже. Эш потянул меня за косу, заставляя откинуться ему на плечо и лаская губами. Впадинка под ухом, легкое касание мочки, чрезмерно чувствительная кожа шеи… и странная слабость, разливающаяся по телу. На шею упало несколько капель с его волос. Вандерфилд недавно из душа? Почему я думаю… об этом? Почему стою и… вслушиваюсь в медленные движения его губ на своей коже?
Пошевелилась. И тут же меня дернули, вскинули, прижали спиной к стене. Сильно, до хруста в позвоночнике. Похоже, хозяину этих комнат темнота совсем не мешала.
— Я ведь сказал: без слов, — приказ прозвучал глухо, интонация заставила меня насторожиться. Кажется… кажется, у Эша язык заплетается!
— Ты пьян? — прошептала я. Почему-то говорить вслух было страшно.
Тихий смех лизнул мои губы и отозвался внутри дрожью. На вдохе остался едва уловимый вкус спелых вишен.
— Нам это не помешает. — Обжигающий вдох, нервная дрожь. И его руки на моих плечах. Спускаются до локтей, сжимают, сковывают движение. Мое сопротивление. А я сопротивляюсь? — Сегодня дерьмовый день, — он снова тихо и жутко рассмеялся. — Очень дерьмовый. Так что первый раз будет жестким…
Первый раз?
О чем он?
Хватка на моих руках стала сильнее. Тьма обступала. И запах льда. Как тогда… только вместо холода — жар. Невыносимый. Хотя в ту ночь первое мгновение после падения мне тоже было обжигающе горячо… я падала и сейчас — в бездну. И не могла это прекратить…
— Стой…
Не приказ, а придушенный хрип. И никакой реакции. Лишь мужское тело, прижавшееся теснее. Рубашки не было.
— Я велел молчать, — яростно выдохнул Вандерфилд и накрыл мой рот своим.
Я задохнулась. От возмущения, испуга и чего-то еще. Пока непознанного. Неизведанного. Ладони оказались прижаты к горячей коже, и я ощутила пальцами, как двигаются ребра Эша, когда он делает вдох. И почему-то это меня поразило. А потом Вандерфилд раздвинул мои губы языком и ударил кончиком, касаясь совсем легко. И эта легкость, эта ласка заворожила, обманула… отняла ту секунду, когда надо было вырваться и уйти. Он исследовал мой рот неторопливо и так нежно, что разум поплыл… Помню, как меня поцеловал впервые знакомый парень из Котловины. Было так противно, что я еще долго недоумевала, что в этом хорошего — в поцелуях.
Теперь поняла.
И поцелуй этот был совсем другим, несравнимым… Со вкусом вишневой настойки, с какой-то запредельной, сводящей с ума чувственностью. Умелый и заставляющий дрожать… Эш точно знал, как надо целовать девушку. И я застыла, поневоле нежась в его руках и открываясь губам. И тут же Вандерфилд подобрался, рывком отнял мои руки от своего тела, припечатал к стене. И также рывком снова вторгся в рот — уже сильно и жадно. Его бедра вжались в низ моего живота, давая в полной мере ощутить возбуждение Эша.
— Ты сегодня другая… так пахнешь… — почти простонал он мне в рот, на миг отстраняясь. — Заводишь меня… Я хочу больше. Я хочу все…
Я дернулась, совершенно теряясь в этой тьме с запахом льда и вишни… Перед глазами плыло, кожа горела. Сильнее, чем от приказа Ривза. Мысли путались, словно и я опьянела от вишневой настойки, которую даже не пробовала. Вандерфилд ласкал, не давая опомниться и не позволяя сказать хоть что-то. Губы казались такими жесткими… Злыми. И сейчас я четко осознавала, что парня вело даже не желание, это была ярость. Дикая и болезненная, заставляющая его прикасаться уже агрессивно, сжимать мои запястья, не давая вырваться. Каким-то сторонним чувством я ощущала боль внутри этого, почти незнакомого мне, парня. Ему было плохо. Так плохо, что я замерла, не понимая, что делать.
А потом осторожно коснулась его языком.
Он тяжело втянул воздух и нежно прикусил мою губу, вырывая стон. И снова движения замедлились, стали чувственнее и осторожнее. Вандерфилд словно вслушивался, словно пытался распробовать мой вкус… с каждым разом пьянея все больше. Его дыхание сбивалось…
— Еще… поцелуй меня… еще…
Приказ, и снова его губы на моих.
Странная ласка, лишающая меня возможности сопротивляться.
И самое ужасное, что мне не хотелось. И именно это отрезвило.
Я стою и позволяю белобрысому гаду меня целовать? Да какой там целовать — иметь языком, прежде чем он сделает это и другим… местом! Его возбуждение так отчетливо ощущается в хриплом дыхании и в уже рваных движениях.
Вандерфилд дернул вверх подол моего платья.
— Раздвинь ноги… Проклятье, что это за балахон, Лисса?
Что?!
Осознание повергло в ступор. А ведь у меня даже мелькнула мысль, что Эш принуждает, использует на мне ментальное внушение. Принуждает? Да он даже не понял, что лапает прислугу! Пьяный и злой Эш Вандерфилд собирался развлечься с блистательной и совершенной Алиссией! Видимо, он ждал ее и даже не понял, что дверь открыла другая девушка! Та, к которой он ни за что не прикоснулся бы по доброй воле!
— Отпусти! Немедленно отпусти меня! — рявкнула я. Злость на себя — за то, что позволила, злость на него — за то, что даже не понял… Глупая, нелогичная злость! Странно, что меня обидело и задело именно это, а не сам факт поцелуя!
Вандерфилд отшатнулся и шагнул во тьму. И тут же вспыхнула лампа, ослепляя. Я зажмурилась на миг, заморгала.
— Ты? — парень нахмурился, явно пытаясь сообразить, куда делась прекрасная Лисса и какого исчадия бездны тут торчит лохматая девчонка из Котловины. — Ты что тут делаешь? Зачем ты пришла?
Скривился и, кажется, собрался плюнуть на пол, поняв, кого целовал. Но, видимо, хорошее воспитание все же удержало! Потому что взгляд стал злым, а лицо — высокомерным.
Провел рукой по губам, словно пытаясь стереть поцелуй.
— Ты! Вот же гадость!
Очень захотелось кинуть в сноба что-нибудь тяжелое. Впрочем, это нормальное состояние рядом с ним!
