– Что со мной было? Мне никогда еще не было так больно…
– А сейчас что ты чувствуешь, Андрюшенька? – заботливо спросила Людмила Хадановна.
– Ничего, – удивленно ответил Андрюша. – Совсем не болит. Вообще. Совсем-совсем. Никогда так не было. Никогда в жизни. Я, кажется, даже встать сам могу…
И он медленно, неуклюже сполз с массажного стола.
Людмила Хадановна радостно всплеснула руками и посмотрела на Сандугаш с почтением и восторгом. И даже слегка поклонилась ей, как кланяются на востоке учителю. А Сандугаш чувствовала смущение. Ей так легко это далось… И теперь – она не чувствовала себя так, будто совершила что-то трудное, будто что-то отдала ради здоровья этого мальчика. Она чувствовала себя так, будто приняла! Тепло, блаженная сытость, удовольствие, огромное удовольствие… Ей хотелось пробежаться по всей клинике, найти и склевать всех червей, ей хотелось обернуться могущественной птицей, орлом, и сразиться со всеми демонами преисподней!
– Как вы разрумянились, Сандугаш Батоевна, – с кошачьей улыбкой мурлыкнул Рабсалов. – Вот и нашли мы применение вашему таланту. И думаю, не единственное.
3.
В клинику ее не взяли. Там могли работать только те, кто имел медицинский диплом. Настоящий или качественную подделку – не важно. Но выдать Сандугаш достаточно качественную подделку сейчас было сложнее, чем получить такую же лет десять назад.
Рабсалов помог ей снять офис. Крошечный: кабинет да приемная. И посылал к ней некоторых больных, нуждавшихся в избавлении именно от червей. Или – тех, кто нуждался в установке щитов.
Сандугаш наняла секретаршу. Это было так странно: самой нанимать сотрудницу… Из пяти девушек, которых ей прислало агентство, взяла вторую. Галя была самой неопытной, и при этом самой – как видела Сандугаш своим особым зрением – честной и готовой к преданности делу, которое будет делать. Ей бы, такой, пойти куда-то, где она могла бы приносить людям реальную пользу, в учителя, во врачи, или воспитательницей в детский дом, или лучше – в дом престарелых, вот где требуется честность и преданность делу. Но Галя выучилась на секретаршу. И стала работать у Сандугаш. Она никогда ничего не забывала, была неизменно любезна с клиентами, заботилась о том, чтобы в маленьком холодильнике у Сандугаш был обед, варила чудесный кофе.
Благодаря рекламе, которую давал ей Рабсалов, а вслед за ним – и другие связанные друг с другом уроженцы Байкала, имевшие теперь какой-то вес в Москве, Сандугаш начала неплохо зарабатывать, и ей вполне хватало и на оплату офиса, и на зарплату Гале, и на то, чтобы самой платить за съемную квартиру.
Некоторые клиенты поражались ее изуродованному лицу. Но чаще, как ни странно, ей это было на пользу. Одно дело – когда шаманку изображает из себя размалеванная куколка. Другое дело – когда тебя встречает девушка, явно пережившая что-то страшное, но при этом неизменно спокойная и говорящая сугубо о деле. А потом сажает посреди комнаты на удобное откидывающееся кресло, напоминающее парикмахерское, и начинает что-то делать вокруг тебя: кружит, щебечет, как соловушка, иногда в бубен постукивает, иногда свечку зажигает и водит в воздухе, иногда основание черепа массирует – приятно!
Правда, бывали и неприятные процедуры. Когда после всех пений и постукиваний в бубен, шаманка вцеплялась в плечи и все тело пациента пронзала такая острая боль, что казалось – все внутренности без наркоза вырвали. Но потом становилось легче. Потому, что так Сандугаш убирала червя. Бывали и долгие неприятные процедуры, когда она пела и в бубен постукивала, а боль, разъедающая душу и тело, становилась сильнее и сильнее… И только через несколько визитов она вдруг исчезала, и казалось – тело становилось легче, и пациент не шел, а почти летел!
Червей Сандугаш вырывала легко в трех четвертях случаев. Правда, оставалась еще одна четверть, когда червя человек вырастил сам: в основном пищей была ненависть и зависть, причем сразу и ко всему миру, и к себе, но иногда – что-то другое, например, избыточная жалость к себе, или эгоцентризм, или даже страх болезни. Если червь был выращенный – его нельзя было просто вырвать ловким движением клюва. Приходилось выклевывать. Долго, мучительно и для пациента, и для себя самой. Не всегда червь-паразит был вкусной и сытной энергетической пищей.
Хуже всего было, когда пациент сдавался раньше и уходил, считая, что ему становится только хуже, а помощи нет. Тогда Сандугаш чувствовала себя проигравшей. И, что ужаснее всего, она знала: червь после того, как она его выклевывала, подлечится и еще сильнее терзать свою жертву станет. И если жертва обратится к кому-то еще, кто червей видит и умеет с ними управляться, – труднее будет от него избавить. Но не удерживать же их силой! Тем более, что про червей Сандугаш и не пыталась объяснять. Говорила понятное, что-нибудь про сглаз, чужое влияние, энергетические пробоины.
Хорошо хоть у детей не бывало выращенных червей. У подростков, лет с одиннадцати, случались. Свирепые, иной раз огромные, но с очень слабыми лапами-крюками. Их удавалось даже не выклевывать, а вырывать, как если бы они были подсаженные. Детей Сандугаш жалела особенно. Очень тяжело это – видеть, как мучается ребенок…
На щиты ей сил требовалось больше, чем на червей. И часто случалось, что щиты оказывались недолговечны, постоят несколько месяцев и разрушаются, и надо начинать сначала. Щиты чаще всего нужны были мужчинам, обладающим властью и деньгами. Эти мужчины страдали от происков конкурентов, но еще больше – от происков женщин, желающих приворожить и женить, или – приворожить и удержать в браке. Мужчины мучились депрессией, скатывались в пьянство, болели физически, причем чаще всего болезнь сказывалась на желудочно-кишечном тракте или на коже – самые уязвимые зоны для тех, кто лишен щитов. Некоторые злились, что платят Сандугаш, а щиты рушатся и приходится восстанавливать их снова. Таких клиентов Сандугаш старалась отвадить: чем больше злобы изнутри идет – тем быстрее рушатся щиты. И хотя каждый раз клиент платит… Все равно ничем хорошим это не кончится. Да и Сандугаш все больше сил расходует, стараясь поставить щиты покрепче, понадежнее.
Иногда к ней приходили за чем-то банальным, как к обычной ведьме. Погадать. Снять венец безбрачия или порчу. Сделать приворот. Сделать отворот. Сделать «на смерть»…
Вот уж кого Сандугаш возненавидела, так это людей, пытающихся магически влиять на других людей. Самое распространенное – привороты. Если бы ее спросили – она бы за привороты сажала в тюрьму, как за изнасилование. Ну, может, срок поменьше, потому что при изнасиловании физические травмы, боль и стыд, с которым жертва потом живет. Но приворот – то же изнасилование, только духовное и магическое. Жертва не хочет и при этом тянется к тому, кто приворожил, жертва рвется и терзается, жаждет, жить без приворожившего не может, и при этом рядом с ним тоскует и зачастую мучается от отвращения. Хорошего приворота не бывает. Как не бывает хорошего изнасилования. И если муж решил уйти из семьи – нет ничего благого в том, чтобы его «удержать». Пусть даже ради детей. Потому что «удержать» – это тоже насилие. Раньше она думала, что привороты в основном заказывают женщины. Оказалось – мужчины заказывают чаще. Потому что женщины хотят романтики, чувств и отношений. А мужчины – получить поскорее в полное свое распоряжение.
