– Лучше говорить. Не хочу, чтобы ты копалась в моих мыслях. В общем, в тот день, когда мы мучили того пацана, я вдруг ощутил жажду крови, какое-то помрачение, неистовство, какое-то… Как объяснить? Переполнение этой жаждой. А потом мне стало плохо. Я начал задыхаться и потерял сознание. Пацан убежал. Мои дружки тоже. Я валялся за гаражами, и мог там сдохнуть, если бы бомжиха не проспалась и не принялась звать на помощь. Представляешь, она звала на помощь мне. Она хотела, чтобы меня спасли. Бедного мальчика, который лежал там весь бледный, с синими губами… Интересно, если бы она знала, что ожоги на ее руках, на бедрах, на груди – от сигарет, которые прикладывал я, она бы все равно позвала на помощь?
– Скорее всего, да. Люди обычно жалеют детей. Даже падшие люди. Даже самых омерзительных детей.
– Меня отправили в больницу. Но никакого диагноза не поставили. Я только здоровее стал. Но иногда мне стало сниться странное. Что я – волк. И что я бегу через бескрайнюю заснеженную степь, а за мной бежит целая армия волков. И мы спешим, чтобы кого-то спасать и кого-то убивать. И моя пасть была полна слюны от жажды крови. И мое сердце было полно тоски… Непонятной тоски.
Сандугаш на миг прикрыла глаза.
Заснеженная степь.
Армия волков.
Сон Мирона…
– Сны. Что еще? – жестко спросила она.
– Я стал стремительно взрослеть. Внутренне. Если раньше мои желания делать больно были неконтролируемые, внезапные, то теперь я мог их оценить, упорядочить, подготовить и даже выстроить вменяемый план, как осуществить. И когда пришло время и появились возможности, я начал осуществлять. Я чувствовал, что я не один в своем теле. Я всегда чувствовал его… Как римский мальчик, в живот которого прогрызлась лиса. Только я не умер. Моя рана зажила, лиса осталась внутри. Не лиса – волк. Ему не нравилось, когда я слишком увлекался кем-то. Какой-то женщиной. К дружбе он не ревновал. А вот к любви – ревновал всегда. Не давал любить.
– Это он заставил тебя убить Таню и искалечить Элизу?
– Да, – твердо ответил Птичкин.
«Я не знаю, – услышала Сандугаш его мысли. – Мне всегда хотелось сделать особенно больно тем, кто мне по-настоящему нравился. Начиная с сестры, Ольки, я же ее обожал, и мне хотелось сделать ей больно. Мне очень нравилась Таня, мне было с ней хорошо. Мне нравилась Элиза. И именно с ними я не смог сдержаться… Это была случайность… В обоих случаях…»
– Это была случайность. В обоих случаях, – произнесла вслух Сандугаш.
Птичкин вздрогнул.
– Так ты поможешь мне?
– Я сделаю работу. И изгоню из тебя волка.
– Как тебе не хочется произносить эти слова: «я помогу тебе», – усмехнулся Федор.
– А я не хочу помогать тебе, – ответила Сандугаш.
«Я хочу помочь Мирону. Вытащить его. Вернуть ему душу. Вот что я хочу. А ты – это работа. Долг. Мой долг – избавлять людей от чужих сущностей. Даже плохих людей. Даже законченных негодяев, таких как ты, Федор».
…Как она могла когда-то смотреть на этого человека с любовью?
Да нет, все просто.
Она чувствовала присутствие Мирона. Вот поэтому была любовь. Не к Федору. К Мирону. Не к Сергею. К Мирону. Так было всегда. Только Мирон. Что было до Мирона – не важно. Быть может, ничего и не было. Быть может, наши души по-настоящему рождаются для этого мира, когда переживают любовь. Великую любовь.
– Мы должны будем поехать в лес. Высвободи себе дня три. Нет, лучше пять. И поедем мы только вдвоем.
– Ты не возьмешь свою телохранительницу?
– Нет. Это будет тяжелый и опасный ритуал. Все риски – мои и твои.
– Ты не боишься меня? Остаться вдвоем?
– Теперь – нет.
– А что за лес?
– На северо-запад. В деревню с названием Кувшинкино. Там удобный гостевой дом. И рядом – глухой бор. По-настоящему глухой бор. Во время Великой отечественной там были страшные бои. Лес был полон незахороненных тел. Постепенно земля их приняла в себя. Но осталась сила… Сила леса, который с тех пор не тревожили местные жители и туристы, туда даже за грибами и ягодами не ходили. Сила крови, пролитой там. Хорошее место для магии.
– Ты будешь плясать вокруг меня с бубном?
– Нет, – улыбнулась Сандугаш. – Я тебя похороню, а потом воскрешу.
– Точно воскресишь? Не решишь оставить там, в компании мертвых солдат?
– Тебе придется мне довериться.
– Я никому не доверяю.
– Придется, господин Птичкин. Или мы работаем над избавлением вас от чуждой сущности, которая портит вам жизнь и заставляет вас совершать поступки, которые в конце концов могут стоить вам карьеры и репутации, когда из разряда пикантных шалостей они перейдут в разряд уголовных преступлений… Или – мы расстаемся сейчас, и вы оплачиваете мне только потерянное на разговор время.
– Ладно. Я позволю тебе похоронить меня и воскресить. В последнее время этот зверь… Он словно пытается процарапать себе путь из меня. Он меня разрушает. Иногда я теряю память. Не могу вспомнить несколько часов. Где был. Что делал.
– А на руках – кровь?
– Нет, это было бы слишком по-голливудски. Ничего такого. Я просто не могу вспомнить… Один раз пришел в себя в музее, представляешь? На выставке портретов из провинциальных музеев. Причем я сидел на кушетке и плакал, а жирная, воняющая мазью от ревматизма тетка пыталась меня утешать и совала мне в рот валидол!
– Как интересно… А какой потрет был перед тобой, когда ты сидел и плакал?
– Я не помню!
– Нам придется сходить в музей.
– Это входит в курс избавления от демона?
– Возможно…
– Что ж, когда в музей, когда в деревню?
– В музей – когда там не будет выходного. В деревню – скоро. Когда я подготовлю все нужное. И дай мне свою визитку. Я уехала из Москвы без телефона, как ты помнишь…
Птичкин, криво усмехнувшись, протянул визитку.
– Да, и еще. Про оплату.
– Двойная.
– Нет, совершенно особая. Потому что ритуал будет трудный.
– Особая – в каком смысле?
– В том, который ты любишь. Покормишь своего зверя.
– Ты хочешь, чтобы я кого-то убил?
– Да. Тимофея Юрьевича Гущина. Известного визажиста. Он – маньяк-убийца. Убивает красивых женщин за то, что они с помощью пластики что-то изменили в своей внешности. Я не знаю, сколько у него на счету трупов. Но много. И он не остановится. Он считает, что ему покровительствует сам Господь. Потому что женская красота – дар Божий, и нельзя менять то, что Бог подарил.
– А если бы я не пришел к тебе, то что бы ты делала с этим Гущиным?
– Я уже сделала. Я погрузила его в полусон. Но это отнимает у меня много сил. Долго я так не продержусь. Я отдаю ему свой сон, понимаешь? Он постоянно находится в полусне и не может сосредоточиться настолько, чтобы аккуратно осуществить убийство. Но я теряю силы… Решить надо радикально. И помиловать нельзя: он убьет снова, как только проснется. Мы с Лолой уже решили, что ей придется. Но лучше, если ты.
