В придачу к курению она не разделяла нашу страсть к картофельным чипсам, глазированным пончикам, сырным палочкам, M& M’s и соленому арахису, который мы уплетали пачками, пока корпели над уроками, и пальцы потом покрывались солью. Брезговала Мэри-Эллен и вяленым мясом, не ела ни говядину, ни свинину, ни курицу, а питалась исключительно рыбной запеканкой. Видимо, поэтому была невероятно худой. Плоскогрудой, со щуплыми мальчишескими бедрами, ей, в отличие от нас, не приходилось пыхтеть и потеть, втискиваясь в грацию.
Она даже не знала, что это. Просто однажды увидела, как Триши одевается на вечеринку, и чуть не умерла от страха!
Стипендиатки из Экради-Коттедж учились как проклятые. Мы штудировали учебники, не разгибая спины, боролись за успеваемость, дабы не лишиться стипендии. Однако Мэри-Эллен трудилась вдвое, если не втрое усердней. По-моему, ее не интересовало вообще ничего, кроме учебы и работы в библиотеке!
Устроившись за столом, спиной к соседкам, она углублялась в книги и неестественно замирала, как манекен, только шея и плечи выдавали крайнее напряжение.
Словно силилась сдержать рвущийся наружу плач или крик. Сидела возле согнутой дугой лампы, отбрасывавшей яркий ореол света на столешницу, занимаясь до полного изнеможения, – если никто из соседок не возражал против света.
На первых порах мы легко засыпали даже при включенной лампе. Но со временем, устав от причуд соседки, мы начали роптать, и Мэри-Эллен перебралась вниз, в общий учебный зал, где сама не мешала никому и никто не мешал ей. Иногда она ночевала прямо там, на кушетке, и нам не приходилось полночи слушать ее нытье!
С Мэри-Эллен явно творилось что-то неладное. Хотя, судя по затравленному взгляду, по тому, как она шарахалась от нас, как от прокаженных, складывалось впечатление, что неладное творилось с нами.
«Может, ее отчислят?» – надеялись мы в глубине души. Или переведут в другое место. Согласна, не самые благородные и совсем не христианские мысли. Но чего ожидать от вчерашних школьниц? Вероятно, Мэри-Эллен – несчастная, доведенная до отчаяния – внушала нам страх, поскольку все мы были на грани нервного и физического срывов, впервые очутившись вдали от дома в университете Вайнскотии одновременно с девятью тысячами и четырьмя сотнями студентов.
Спустя буквально пару недель наши ряды значительно сократились. Отсеивались преимущественно девочки, но и парни тоже – они ломались, не смыкали глаз, безостановочно плакали и чувствовали себя потерянными.
Надо отдать должное, Мэри-Эллен из кожи вон лезла, лишь бы не попасть в их число. Она жутко страдала, и казалось (по крайней мере, нам), вот-вот сорвется, но в ней ощущалось недюжинное упрямство – так калека не осознает собственную неполноценность или заика отрицает проблемы с заиканием.
И вот еще какая странность: из всех обитательниц Экради-Коттедж Мэри-Эллен Энрайт единственная не получала писем.
Самое же странное – она их и не ждала, иначе не проходила бы так равнодушно мимо почтового ящика.
Мы спрашивали коменданта общежития, мисс Стедман, как помочь девушке, как скрасить ее одиночество. Та посоветовала оставить Мэри-Эллен в покое, хотя бы на время, поскольку приехала она издалека – откуда-то из восточных штатов вроде Нью-Йорка, Нью-Джерси или Массачусетса – и тосковала по дому куда больше нас, чьи семьи жили в пределах штата, и мы могли навещать их каждые выходные на автобусе.
– А она, часом, не еврейка? – допытывались мы.
Вряд ли, протянула мисс Стедман, ведь Энрайт не еврейская фамилия.
Просто впечатление, что она не местная. В смысле не американка, упорствовали мы.
Мисс Стедман нахмурилась – последняя ремарка пришлась ей явно не по вкусу.
А еще нам удалось вытянуть, что Мэри-Эллен единственная, с чьим досье комендантша ознакомилась не в полном объеме. В папке, переданной куратором женского потока, содержались весьма скудные сведения, а некоторые строки были вымараны черной краской.
* * *
Хильда Макинтош взахлеб рассказывала, как в первую неделю занятий поднялась к себе на третий этаж и застала у своего стола Мэри-Эллен – та недоуменно таращилась на ее печатную машинку – портативный ремингтон, гордость Хильды. Машинки были далеко не у всех, и обделенные студентки отчаянно завидовали товарке!
Однако, по словам Хильды, Мэри-Эллен разглядывала агрегат «без тени зависти». Более того, она смотрела на ремингтон с искренним изумлением! Как на восьмое чудо света.
Тогда Хильда мягко, чтобы не пугать соседку (впрочем, та все равно испугалась, вздрогнула и заморгала), предложила: если хочешь, пользуйся. Бумага вот.
Хильда заправила в машинку листок и для наглядности быстро застучала по клавишам.
Мэри-Эллен не пошевелилась.
– Поняла, как печатать? Надо только запомнить расположение клавиш. С опытом приспособишься. Я выучилась еще в средней школе – ничего сложного.
Новенькая легонько коснулась кнопки, словно ей не хватало сил прожать до конца, и пролепетала «не работает».
– Конечно, работает, – засмеялась Хильда.
А Энрайт лишь пялилась на заднюю стенку машинки, точно искала недостающую деталь, и бормотала что-то вроде «но ведь она не подключена к… к…».
Хильда снова расхохоталась. Действительно, забавно! Как будто объясняешь родственнику из глухой провинции устройство унитаза.
– Гляди. – Макинтош уселась за стол и с бешеной скоростью застрочила по клавиатуре.
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА
ЭКРАДИ-КОТТЕДЖ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ВАЙНСКОТИИ
ВАЙНСКОТИЯ-ФОЛЗ, ВИСКОНСИН
США
ВСЕЛЕННАЯ
От увиденного Энрайт лишилась дара речи: стрекот клавиш, отпечатанные буквы, складывающиеся в слова и предложения. У нее будто перехватило дыхание. Гул ремингтона пугал ее до дрожи. Будто она не могла вынести – вынести чего? Хильда терялась в догадках.
Хильда снова попробовала приобщить Мэри-Эллен к чуду техники, но та испуганно отпрянула. Внезапно она побелела как мел и, закатив глаза, рухнула на пол.
Печатная машинка
– Мэри-Эллен? – раздалось над ухом.
Одна из этих подкралась ко мне со спины, напугав до дрожи в коленях. Доносчики вроде моего брата Родди были повсюду, в этом я не сомневалась. Только не могла понять, веду ли себя как преступница или, наоборот, оправдываю ожидания в качестве обладателя статуса СкИнда.
Ко мне обращалась некая Хильда Макинтош. С круглым, как луна, лицом и приветливой улыбкой. Каштановые волосы стрижены под пажа. Я боялась поднять голову, боялась посмотреть ей в глаза из страха наткнуться на пустой взгляд, крохотный, размером с зернышко, зрачок.
