Вечером вернулась в комнатку под крышей, ведь больше идти было некуда. Отныне Экради-Коттедж стал моим домом.
* * *
Мало-помалу выяснилось: новый гардероб совершенно не подходил по размеру. Вещи из коробки оказались либо слишком маленькими и узкими, либо слишком короткими, но в основном большими. В подмышках свитеров желтые полумесяцы пота. Оборванные или болтающиеся на нитках пуговицы. Сломанные молнии. Темные пятна – надеюсь, не крови, а еды, – на юбках.
В своих нарядах, точно позаимствованных из Армии спасения, я напоминала нищенку. Обитательницы Экради-Коттедж шушукались за моей спиной, однако я не роптала и благодарила судьбу даже за столь скромный дар.
Особенно мне нравилась клетчатая юбка (именуемая шотландкой), чьи пόлы скреплялись огромной, изящного рисунка медной булавкой; темно-бордовый джемпер с горлышком – похожий, только нужного размера, был у меня дома; белая блузка с длинным рукавом и кружевным воротом, который придавал мне серьезный, степенный вид, словно говоря: смотрите, какая хорошая, милая, скромная девочка. Не смутьянка, не скандалистка. Пожалуйста, проявите к ней милосердие!
В прежней, утраченной жизни я не носила ни блузки, ни кружева – не припомню, чтобы мне в принципе встречалось подобное сочетание.
Юбкам и платьям я предпочитала джинсы. Две-три пары не из самых дорогих. Просто, удобно, и не нужно ломать голову, в чем пойти.
В Зоне 9 девочки надевали на занятия юбки или платья. Сверху так называемый комплект – кардиган под цвет свитера с коротким рукавом. На ноги сокурсницы периодически натягивали нейлоновые чулки, которые у меня почему-то рвались по шву, несмотря на все уловки.
Друзья умерли бы со смеху, увидев меня в кружевной блузке, в нейлоновых чулках, в клетчатой шотландке с булавкой, скреплявшей пόлы. О боги, какая беда приключилась с нашей Адди?! Это вообще она?
* * *
Не самое приятное зрелище – электроды в головах соседок.
Впрочем, конечно, не электроды, уж я-то точно знаю. Бигуди.
– Мэри-Эллен, завязывай! Неужели ты никогда не завивалась на ночь?
Громкий смех. Совсем не злорадный. Хочется в это верить.
Однако я упорно не понимала, зачем наматывать волосы на пластиковые «бигуди» перед сном.
Сначала нужно сбрызнуть шевелюру специальным пахучим раствором. Тщательно расчесать, разделить на пряди, каждую накрутить на бигуди (трех видов: крупные розового цвета, средние синего и маленькие – светло-зеленого), а бигуди заколоть шпильками.
Естественно, стоило лечь на подушку, как бигуди вонзались в кожу, а шпильки норовили проткнуть ее насквозь.
Наутро у модниц нередко случалась легкая мигрень! Но блестящая прическа под пажа оправдывала мучения.
Однажды я решилась попробовать. Полночи не сомкнула глаз. Постоянно просыпалась в холодном поту – мне снились кошмары о вживленных в черепную коробку электродах. К утру большая часть бигуди вывалилась, и моя прическа выглядела немногим лучше обычного – те же безжизненные, растрепанные пряди.
– Мэри-Эллен, в следующий раз я сама тебя накручу, – заявила Хильда. – Даже не пытайся увиливать.
Студентка
До чего одиноко! Меня словно выпотрошили.
Вместо сердца – зияющая пустота, которую ничем не заполнить.
Все первокурсницы отчаянно скучали по дому, девочки из общежития нередко плакали вдали от родных. Однако их тоска была сродни утонченному страданию, возможностью в полной мере осознать глубину своей любви к семье. Они звонили родственникам (преимущественно в воскресенье вечером, по сниженному тарифу) и сами с нетерпением ждали звонков. Отправляли и получали письма. Мамы присылали дочерям выпечку, которой с лихвой хватало угостить соседей и друзей. Да и от дома их отделяло не так уж много – всего пара часов езды на машине.
Постепенно мною овладевали уныние и стыд – я единственная не получала никаких весточек: ни звонков, ни посылок. Хуже всего, что обитательницы Экради-Коттедж неприкрыто мне сочувствовали и в недоумении перешептывались за спиной.
Впрочем, в мире множество настоящих сирот – без родственников, без семьи. Нишу, куда определили Мэри-Эллен Энрайт, вряд ли назовешь пустой.
Интересно, доведется ли мне отыскать себе подобных? А может, наоборот, они отыщут меня?
Отныне я студентка государственного университета Вайнскотии, штат Висконсин, набор 1959 года. Планирую специализироваться на гуманитарных науках.
Если это и есть Изгнание, то далеко не самое страшное.
Самое страшное – смерть.
Сколько бы я отдала, чтобы мои родители знали – их дочь (пока) жива. Жива ли? Временами меня терзали сомнения.
Сколько бы я отдала, чтобы узнать, живы ли (еще) мои родители в САШ-23 и удастся ли нам встретиться спустя четыре года?
* * *
Государственный университет Вайнскотии занимал солидную территорию провинциального городка Вайнскотия-Фолз, расположенного на северо-востоке Висконсина, в часе езды от административного центра Милуоки. Из девяти тысяч студентов основная масса приехала с окрестных ферм и деревень. Не случайно самыми популярными были факультеты сельского хозяйства и животноводства.
К числу других фаворитов относились кафедра педагогики, школа бизнеса, медучилище и инженерный факультет.
Тысячи человек связаны воедино раскидистым кампусом! Впрочем, большую часть времени здесь царили тишина и покой. Утром, под аккомпанемент колокольного звона часовни, студенты спешили крутыми тропами на занятия, кто стайками, кто по двое, кто в одиночестве. Не отставай! Займи место. У тебя есть имя, личность. Выбора нет.
Какое блаженство слиться с безликой толпой!
Мэри-Эллен записалась на пять курсов, три пропедевтических – введение в английскую литературу, в психологию и философию. Это были лекционные курсы для широкого круга слушателей с обязательной срезовой проверкой знаний раз в неделю. В больших аудиториях так легко стать невидимой и думать, будто тебя не замечают.
Если в кампусе или на занятиях я встречала соседку по Экради-Коттедж, зрение моментально расплывалось, взгляд заволакивало пеленой. Если девушка махала мне или улыбалась, я притворялась, что не вижу. И вообще старалась как можно меньше бросаться в глаза.
Со временем меня оставили в покое. На «Введении в психологию» нам рассказывали о феномене оперантного угасания: когда сокращается подкрепление, реакция постепенно затухает.
Мною двигало единственное желание: выжить. Преодолеть тяготы первых недель, первого семестра, первого года; пережить четыре года, добросовестно отбыть срок Изгнания и телетранспортироваться обратно к семье.
Я старалась не думать, что безропотное следование Инструкциям не гарантирует свободы. Не задумывалась и о будущем, кроме как в контексте хорошего поведения и награды.
