– Сразу видно, он из Нью-Йорка. Красавчик!
– Гонору бы поменьше, и вообще идеал.
– Норову.
Все, кроме меня, смеялись над этой шуткой в голос.
– Вулфман ведь еврейская фамилия.
– Хочешь сказать, он еврей? Да ну!
– Спорим! У них на лбу торчат рожки – точнее, шишки. Мимикрировали за миллионы лет.
Еврей! Никогда бы не подумала.
Вулфман. Айра Вулфман. Моя любовь.
У меня не было альтернативы, кроме как стать лучшей студенткой в классе Вулфмана. Даже лучшей на потоке – обогнать по успеваемости более двух сотен студентов, зачисленных на курс.
Мисс Энрайт! Мы с доктором Акселем – если честно, мы потрясены…
Уже выбрали специальность? Настойчиво рекомендуем всерьез заняться психологией.
Как же часто я топталась перед кабинетом Вулфмана в его приемные часы! И всякий раз дверь из матового стекла оказывалась заперта, а внутри находился кто-то из студентов. Парень или девушка, вот в чем вопрос. Меня так и подмывало прижаться ухом к створке, проверить.
Хорошо хоть не выставила себя идиоткой. Слабое утешение.
В коридоре на первом этаже Грин-Холла всегда царило оживление. Толпы студентов спешили на лекции и семинары. Чтобы не слоняться без дела, я разглядывала доску объявлений, увешанную постерами и анонсами мероприятий кафедры психологии: лекции, симпозиумы, летние стажировки, обучающие программы других вузов. Мне ведь тоже можно поучаствовать. Или нельзя?
Меня часто одолевали сомнения. Сумею ли я достичь высот в психологии? Смогу ли поступить в аспирантуру? Не потрачу ли жизнь впустую здесь, в Изгнании?
Я отчаянно цеплялась за слова С. Плац: «Вайнскотия – великолепное учебное заведение». После выпуска и возвращения из Изгнания государство отправит меня на специальные курсы, чтобы подготовить к трудоустройству в САШ. Очень хотелось верить.
Однако перед кабинетом Вулфмана я впадала в отчаяние. Ради чего я здесь? Чего добиваюсь от Вулфмана? Уважения? Дружбы? Любви? Помощи выбраться из Изгнания? (Но куда? Адриана Штроль еще не появилась на свет.)
Никакого его не существовало; я понятия не имела, каков он на самом деле, видела только внешнюю оболочку, которая (как позже выяснилось) была сплошным притворством. Я чувствовала себя слабой, уязвимой. Заброшенной. Если бы кто-то похлопал меня по плечу и сказал: «Идем, твой приговор изменили с Изгнания на Ликвидацию», – пошла бы не задумываясь.
Не знаю, привело ли меня сюда общее для студентов стремление пообщаться с преподавателем или попросту нежелание пихаться в толпе. Бессонные ночи и интенсивная учеба вогнали меня в ступор, – так запущенный с силой мяч сначала катится быстро и далеко, но, потеряв ускорение, в конце концов замирает на месте…
Из кабинета пулей вылетел студент – лицо мрачнее тучи, пальцы нервно теребят какой-то листок, – и моментально растворился в коридоре. Следом, позевывая, высунулся Вулфман, чтобы проверить, не подпирает ли косяк очередной страждущий.
Он в изумлении уставился на меня и страдальчески поморщился:
– А, мисс Энрайт. Добрый день.
Обычно бодрый голос звучал настороженно, сухо.
Словно умолял: нет, пожалуйста, уходи.
Я кивнула в знак приветствия и внезапно смутилась. Меня точно парализовало от смущения.
– Вы ко мне?
– Н-нет, извините.
– Нет? В самом деле? – удивился он не без досады.
Я развернулась и бросилась наутек. Полетела, как наполовину сдутый шарик, резиновый мяч, пущенный ударом ноги Вулфмана. Короткая встреча потрясла меня до глубины души. Вероятно, его – тоже.
Сирота
Стыдно признать: я ходила за Вулфманом по пятам, держась на приличном (как мне казалось) расстоянии. Не хотелось смущать его, а тем более злить, однако меня неодолимо влекло к нему, как магнитом.
Я не сомневалась: он знает. Мы с ним два сапога пара – изгнанники в Зоне 9.
На занятиях по английской литературе мы изучали поэзию эпохи романтизма. Открыли для себя понятие родственных душ. Определенно, Айра Вулфман был моей родственной душой.
Однажды Вулфман вышел из Грин-Холла через боковую дверь в компании двух мужчин помоложе – очевидно, коллег. На лекциях он часто рассказывал о своей лаборатории, экспериментальном предприятии под руководством Эй-Джей Акселя, и эти двое наверняка принадлежали к числу тамошних сотрудников. В их обществе Айра переменился – выглядел расслабленным, воодушевленным; говорил по большей части он, а спутники слушали и смеялись; в окружении собеседников Вулфман проявлял себя несомненным лидером. Но едва троица распалась, он сделался прежним – сосредоточенным, задумчивым.
Словно изгнанник. Словно человек, вынужденный находиться вдали от дома.
Я стояла достаточно далеко, чтобы не попасться ему на глаза, раздираемая желанием крикнуть: «Доктор Вулфман, здравствуйте! Может, прогуляемся?» Естественно, я не посмела и молча наблюдала, как Айра направился к велосипедной стоянке за Грин-Холлом. Закинул портфель в проволочную корзинку, вскочил в седло и умчался прочь.
У него нет машины?! Как же так?
Быстрым шагом я следовала за ним квартал-другой, пока велосипедист не растворился в транспортном потоке на Юниверсити-авеню.
В Зоне 9 велосипедисты принципиально не надевали защитные шлемы. Ладно они, но Вулфман! Удивительное безрассудство для того, кто не понаслышке знает о хрупкости (и загадках) человеческого мозга.
На душе стало тревожно. А вдруг Вулфман просто дитя своего времени? Неужели я ошиблась? Или схожу с ума? Я развернулась и чуть не угодила под машину. Пронзительно завизжали тормоза.
– Смотри куда прешь, идиотка!
Грубый окрик оборвал мои наивные раздумья, но не отбил охоту мечтать.
* * *
Попытка отыскать Айру Вулфмана в телефонном справочнике Вайнскотии провалилась – там такого не значилось. Причин могло быть две: либо у него нет телефона, либо он хранит его в тайне.
В 1959-м люди держались на редкость обособленно, и если человека нет в справочнике – все, пиши пропало. Оставался единственный способ выяснить, где живет Вулфман, – проследить за ним от кампуса до дома. Вопрос: что дальше? Допустим, я найду его дом. Постучать? Подождать на улице? И долго?
Меня лихорадило, трясло от волнения, хотя я и понимала, насколько глупо веду себя. Словно крыса в лабиринте, которая, никогда не оглядываясь, мчится вперед в надежде утолить голод. Однако ничто не могло поколебать мою уверенность в том, что мы с Вулфманом родственные души.
Раз у него нет машины, то он наверняка обитает где-то рядом с университетом, скорее всего на съемной квартире.
