Единственным тайным источником моей радости была тайная любовь к Вулфману.
Фильм – вестерн – поверг меня в смятение. Во-первых, надуманный сюжет. Непонятно, предполагались ли «Искатели» как комедия или как серьезное, героическое кино. Действие на экране захватывало, завораживало. Как мультфильм – легковерного ребенка. Лубочные краски, неестественные диалоги, отвлекающая, словно барабанная дробь, музыка, сопровождавшая каждый кадр, начиная со вступительных титров. Исполнитель главной роли Джон Уэйн сильно отличался от виденных мною прежде актеров, – казалось, он играет исключительно Джона Уэйна. Его лицо постоянно присутствовало в кадре – преимущественно крупным планом. События разворачивались драматически, но вяло; музыка нагнетала атмосферу, зритель чувствовал: что-то должно случиться, но происходило это крайне медленно. Персонажи смотрелись карикатурами на людей – сразу видно, перед тобой профессиональные актеры, которые произносят более или менее заученный монолог.
В образе врагов выступали индейцы. Полуголые дикари зверствовали в сценах вопиющей жестокости, а после, пораженные метким выстрелом, падали со скачущих лошадей в заросли полыни. С шутками про индейцев дело обстояло еще хуже. А вишенка на торте – бесконечные убийства быков отважным героем Джоном Уэйном. Тем не менее в финале картины многие аплодировали. Даже Вулфман!
Едва зажегся свет, в зале принялись всерьез обсуждать увиденное. Аудитория подобралась хорошо за тридцать, в основном университетские преподаватели. Они на все лады расхваливали «актерское мастерство» Джона Уэйна, режиссуру, «натурные съемки» Дикого Запада. Велись напыщенные речи о «мифе американского фронтира». Поначалу я надеялась, что собравшиеся шутят, иронизируют в стиле Вулфмана, но, как выяснилось, нет.
Миф. Американский фронтир. Но не преграда для тех, кто жил в то время.
Я терпеливо ждала, когда Вулфман обернется или хотя бы посмотрит в мою сторону. Ждала, когда его собеседники угомонятся и разбредутся по домам. Мною овладел праведный гнев: мне совершенно не понравилась напыщенная лента – непонятно, почему она вызвала столько ажиотажа у зрителей.
Айра любезничал, улыбался, – казалось, он неплохо знал большинство зрителей, хотя те явно не принадлежали к числу его коллег по кафедре. Среди присутствующих была супружеская пара, еще две женщины пришли порознь, но сели вместе, поближе к Вулфману. Я в бешенстве наблюдала, как одна из них, очевидно приятельница Айры, постоянно крутилась рядом, выжидая, когда он пойдет к выходу, чтобы отправиться следом. Все начали одеваться, натягивать куртки, шапки, отороченные мехом. Я повнимательнее присмотрелась к сопернице: брюнетка, волосы разделены пробором и серебрятся у корней. В огромных, полуприкрытых тяжелыми веками глазах застыло напряжение – в точности как у меня. Язык не поворачивался назвать ее красавицей, кроме того, она была старше Вулфмана, однако лицо с высокими скулами приковывало взгляд. В нем читались решительность вкупе с незаурядным умом. От ревности во рту возник едкий кислотный привкус. Цепенея от ужаса, подумала: она – моя копия, только старше. Двое изгнанников обрели друг друга.
Нет, невозможно. Немыслимо.
Их смех резал слух, словно скрежет ножа по тарелке. Я не осознавала, что испытываю ревность, которая смертельным недугом поражает несведущих.
Они даже курят на пару! Ненавижу. Тем не менее я безропотно ждала в вестибюле, попутно разглядывая афиши с анонсами сеансов, где, помимо современных фильмов, зрителям обещали классику немого кино.
Нет ничего более удручающего, чем перспектива смотреть фильмы в гордом одиночестве. На одинокую студентку обращают внимание, даже заговаривают. Осмелься я поддержать беседу и не прячь глаза из страха быть узнанной, меня бы приняли в «кинобратство» – вот Айра бы удивился!
Пока я пыталась расслышать фразы Вулфмана, брюнетка с пробором разразилась визгливым, неприятным смехом. (Пару раз она косилась в мою сторону, но я не удостоила ее взглядом.) Наконец маленькая группка распалась, и моей конкурентке не оставалось ничего другого, кроме как последовать за своими друзьями.
Казалось, Вулфман не видит ничего удивительного в том, что по банальному совпадению преподаватель и студентка очутились в одной комнате. Наконец он соизволил меня заметить и даже изобразил кривую улыбку.
– Мисс Энрайт! Какая встреча.
Мои веки опухли, как будто от слез. Но я не плакала. Наоборот, испытывала небывалый душевный подъем – до тех пор, пока не увидела Айру в компании незнакомцев.
Очевидно, моя страдальческая гримаса была красноречивее любых слов. Вулфман сразу все понял, но не решился утешать меня в общественном месте. Впрочем, он пытался быть милым, обходительным. Сыпал вопросами, какие вежливый педагог задает студентке, чьего имени не помнит. С нажимом поинтересовался, понравился ли мне фильм. И крайне удивился, услышав ответ, – я высказала все как на духу, а мой резкий тон разительно отличался от подобострастного блеяния там, в бомбоубежище. С подростковой ожесточенностью я обрушилась на ленту и беспощадно раскритиковала тех, кто восторгался смехотворным вестерном.
– Вот это да! Вы определенно не фанат Джона Уэйна, – засмеялся Вулфман.
Он явно изумился, смешался, чем напомнил мне отца.
Я заявила, что считаю фильм оскорбительным. Примитивным, грубым. Будь я коренной американкой, рассвирепела бы. А будь я женщиной… Впрочем, именно ею я и являлась.
Вулфман разглядывал меня со странным восхищением. Очевидно, он из тех, кто любит всякие неожиданности. Понизив голос, хотя подслушать нас не могли при всем желании, он прошептал:
– К интеллектуальным оскорблениям ты привыкнешь. Кино и телевидение в нашем райском уголке тебе в помощь, милая.
Однако я не собиралась успокаиваться и пожаловалась на искусственные лица актрис. А как неестественно индейцы падали с несущихся галопом лошадей. Да еще отвратительное «музыкальное сопровождение», портившее каждую сцену.
– Ни одного правдоподобного персонажа. Вся лента какая-то неубедительная.
– Фильмы есть фильмы, – возразил Вулфман. – Они изображают не реальных людей, а отражают наше представление о них.
Я не совсем поняла последнюю реплику, но решила не допытываться – лучше поразмыслю сама на досуге.
– На основании вестерна можно смело проводить поведенческий эксперимент. Дайте респондентам опросник с несколькими вариантами ответов и посмотрите, как резко возрастет их неприязнь к индейцам и антагонизм в целом. Когда на экране столько насилия, зрителей невольно тоже потянет убивать.
Не зря меня считали самой способной студенткой на потоке!
Вулфман улыбнулся, словно я сморозила несусветную чушь: как определить, что неприязнь действительно возросла? С тем же успехом она могла и уменьшиться. И как узнать, что послужило причиной: только лишь фильм или совокупность различных факторов? Хотя, резюмировал Вулфман, эксперимент получился бы интересным – жаль, субъективное восприятие нельзя приравнять к поведению и, соответственно, невозможно измерить.
