– Но при чем тут мы? Не понимаю.
Неужели Вулфман испытывает меня? Проверяет, насколько я безрассудна, или наоборот? Истерзанная одиночеством, я неоднократно воображала побег из Вайнскотии, но никогда бы не осмелилась воплотить свои фантазии в жизнь. Я не сомневалась, что постоянно нахожусь под колпаком. За мной неотступно следили с экрана где-то в казематах САШ-23. Стоит хоть на дюйм отклониться от десятимильного радиуса, и меня испарят – незамедлительно.
Разве не на моих глазах испарили старшеклассника, чье имя начиналось на З? Не его ли лицо исказилось в гримасе недоверия за секунду до того, как взорвался его череп?
Я пыталась рассказать о сцене казни, транслируемой через мониторы Дисциплинарного отдела госбезопасности по надзору за молодежью, но Айра резко перебил меня, не дав закончить.
– Скорее всего, ты видела инсценировку. Снять можно все что угодно.
– Говорю тебе, это правда! Все было по-настоящему. Нас, четверых спикеров, лауреатов стипендии патриот-демократов, привели на допрос. Требовали сознаться в заговоре, в противном случае к одному из нас применят дисциплинарное наказание…
– Рядовой обыватель не отличит виртуальную постановку от реального действа, особенно по ТВ. Уж поверь! Мне ли не знать.
Почему Айра не может проявить хоть каплю сострадания? Я нутром чуяла: паренька, чье имя начиналось на З, казнили, он умер вполне реальной, не постановочной смертью. Мне ли не знать!
Локальная атака дроном расщепляет объект меньше чем за минуту, из летательного аппарата размером со снегиря выстреливает лазерный луч и воспламеняется при соприкосновении с целью, обращая ее в пыль.
Меня трясло от волнения и негодования. Смерть парнишки произвела неизгладимое впечатление и, в отличие от других недавних событий, прочно врезалась в память.
– Готова поспорить, тебе не случалось наблюдать ЛАД в действии. А вот мне – наоборот, – мрачно похвасталась я.
Вулфман намеревался возразить, но передумал и резко зашагал вперед.
В тот солнечный зимний день мы гуляли по дендрарию. Температура упала ниже нуля, дыхание на морозе превращалось в пар. Мы старались соблюдать ненавязчивую дистанцию и, естественно, не держались за руки. Обычно Вулфман шел впереди, словно опытный проводник, проторявший дорогу для новичка. Изредка мы обменивались парой незначительных фраз – Айра не любил нарушать тишину дендрария. Всякий раз, заслышав чужую болтовню, он цедил, что с удовольствием испарил бы нахалов, оскверняющих уединение и прелесть лесного уголка.
Я не верила своим ушам. «Испарить»! Как у него язык повернулся сказать такое, пусть даже в шутку?
В одиночестве Вулфман без устали бродил по окрестностям, отмеряя десятки миль своими крепкими мускулистыми ногами. Вдвоем же мы преодолевали мили две, петляя по извилистой тропинке вдоль заснеженных холмов. Большинство деревьев в дендрарии были снабжены табличками – гуляешь и просвещаешься, как в залах музея естественной истории. Правда, после снегопадов прочитать хоть какую-то информацию на запорошенных табличках не представлялось возможным. В метель дендрарий часто не успевали расчистить – тогда мы, по настоянию Вулфмана, надевали высокие, по колено, сапоги и уподоблялись первопроходцам. Я боялась ненароком сбиться с пути и невольно нарушить Инструкции, запрещающие СИндам отходить дальше чем на десять миль. Однако Вулфман не разделял моих опасений.
– Глупости. Нельзя забрести в такую даль и не заметить. Но даже если это и случится, вряд ли это чем-то грозит.
По его мнению, на улице было значительно безопаснее, чем в помещениях; на бескрайних просторах дендрария дышалось свободнее, чем в университетских стенах. Все же самым надежным укрытием оставалось бомбоубежище в недрах музея, куда не могла добраться ни одна разведка.
Поначалу я принимала на веру каждый его довод. Запуганная, растерянная девочка, утратившая способность мыслить логически. Но спустя несколько недель после памятной встречи в бомбоубежище меня стали одолевать сомнения: откуда Вулфману известны хитрости и тонкости системы наблюдения в передовых САШ-23?
– Их возможности далеко не безграничны, – рассеянным шепотом втолковывал он. – Нельзя следить за людьми круглосуточно. Они внушают, будто знают о нас все, но в действительности это не так. Во-первых, Вайнскотия не объединена виртуальной сетью. Здесь нет киберпространства. Нет массовых каналов связи. Только демокритовские атомы и пустота, предшествующие сотворению. Максимум сюда засылают шпионов, но в довольно скромном количестве. В нашу с тобой эпоху мы привыкли находиться под неусыпным контролем, когда правительство мониторит сотовые, компьютеры и прочие гаджеты. Привыкли, что каждое слово записывается – ни дать ни взять подопытные зверьки, рожденные в неволе. Однако в Зоне девять все иначе. Именно поэтому ее называют райским уголком.
«Но кто придумал такое название?» – в смятении размышляла я.
– Связь между прошлым и будущим очень зыбкая, – продолжал Вулфман. – Большой Брат не смотрит на тебя. Если временной портал захлопнется, связь разорвется, лопнет, как резинка, и нас никто не найдет.
Если Айра прав, перспектива вырисовывалась удручающая.
– Хочешь сказать, мы навсегда застрянем в Изгнании?
Он весело засмеялся.
– Не спорю, жизнь в «кузнице посредственностей» не сахар. Но, согласись, альтернатива ничуть не лучше:
Все во мне взбунтовалось – я скучала по родителям, рвалась к ним всей душой, ведь нам даже не дали проститься… Очевидно, Вулфман совсем не горевал в разлуке с родными. Или же за долгий срок Изгнания его чувства успели притупиться.
– Коллапс может случиться в любой момент, и правительство САШ лишится рычагов давления. Рядовые граждане не подозревают о разногласиях внутри властных структур – ведь, помимо партии Патриотов с президентом во главе, есть и другие фракции. Одни втайне не поддерживают текущую политику, вторые сами метят в лидеры. Регулярно вспыхивают – и подавляются – военные мятежи. Хотя, учитывая реалии, скорее поднимется киберпространственный бунт – кто управляет компьютерами, тот управляет САШ. Так называемые лидеры скрыты от простых обывателей, но не друг от друга. Их «власть» целиком и полностью зиждется на электричестве, питающем необъятную компьютерную сеть. Электричество вырабатывается ветряными станциями, но любая технология уязвима и устаревает. Настанет день, и вся система рухнет.
Его голос дрожал от волнения. Конечно, Айра мечтал вернуться на родину с триумфом. Бунтарь-изгнанник возвращается, побеждает врагов, выбивает у них почву из-под ног и сам встает у руля. Интересно, какую роль он играл в САШ-23? Не участвовал ли в политических игрищах больше, чем говорил? Определенно, по кастовой принадлежности Вулфман стоял выше семьи Штроль – при всех талантах, моему папе явно недоставало уверенности, присущей Айре даже в Изгнании.
– Пожалуйста, не говори так, – взмолилась я. – Мне невыносимо хочется обратно, к семье…
– Да, этим они и держат вас на крючке. Все изгнанники жаждут попасть домой, а по возвращении рвут на себе волосы.
